Два Парижа

Обед удался на славу. Мсье Круазик и его супруга, простые, славные люди, были явно польщены и от всего приходили в восторг. Их сын оказался очень милым и воспитанным молодым человеком, хотя Петр Николаевич не мог удержаться от досады, когда убедился, что он целиком захвачен той левой концепцией, которая составляет подлинную язву в среде французской интеллигенции. Это, впрочем, не помешало графу поддерживать тактичную и приятную беседу с гостями.

– Так вы учитесь в Школе Восточных языков? – говорил он молодому Круазику за кофе. – Мне пришло в голову попросить вас об одном одолжении. Ты, помнишь, Люда, – обернулся Загорский к жене, – ведь на Шуриковом абажуре что-то вырезано арабскими буквами. Я хочу попросить мсье Франсуа посмотреть на эту надпись; может быть, он сумеет ее разобрать.

– С удовольствием, граф. Вы меня даже заинтересовали, – вежливо нагнул голову Франсуа Круазик. – Если это по-арабски или по-персидски, надеюсь, я смогу вам перевести содержание. Эти языки моя специальность, и я в них как будто не очень плохо разбираюсь.

* * *

Оставив учителя и его жену с Людмилой Степановной, Загорский и студент перекочевали в библиотеку, и Круазик склонился над положенным на столик абажуром. Через несколько минут он поднял голову и с виноватой улыбкой посмотрел на хозяина.

– Это более трудная задача, чем я думал, мсье. Видите ли, часть знаков совершенно стерлась – взгляните, вот здесь, например… и потом, то, что осталось, написано на каком-то архаическом и странном арабском языке, который мне не вполне понятен. Кое-что я, положим, разбираю, но получается довольно бессвязно.

– Ну, ведь тут нет ничего важного! – приветливо рассмеялся граф, – Расскажите, что вы расшифровали, а остальное не имеет значения!

– Во-первых, тут упоминается царь Соломон, Сулейман ибн Дауда… фигура, частая в арабской и вообще восточной каббалистике… затем, вот хорошо сохранившееся место: «Кто мной владеет…» или, может быть, буквально: «кто меня держит в руке»… «да свершатся желания его». А дальше ничего не разберу… кроме вот этой фразы, хотя и не очень ясной… «если не вступит в борьбу с могучим, кому сила от Бога или от Духа Зла»… вот тут вроде слово «предел», «граница»… и кончается словами: «конец силы моей».

– В самом деле, загадочно, – задумчиво сказал Загорский, протягивая молодому человеку ящик с сигарами, – и вы думаете, это старинная вещь?

– Это, скорее, область антикварии, – отозвался тот, – но, на базе анализа языка, я почти уверен, что вещь очень старинная и, вероятно, ценная. Если бы показать ее профессору Шартье…

– Может быть, позже, когда я буду в Париже. Во всяком случае, большое спасибо, мсье Круазик, за вашу помощь, и вообще мне доставило большое удовольствие с вами познакомиться, и я надеюсь, что мы теперь будем видеться часто, пока вы гостите у вашего батюшки. Вы знаете, одна из немногих вещей, каких мне тут не достает, это общество интеллигентных людей, и я буду очень ценить вашу компанию. В другой раз я хотел бы показать вам библиотеку… и, само собою разумеется, вы можете ею пользоваться, как своею собственной!

Веснушчатое лицо студента даже покраснело от удовольствия.

– Благодарю вас, граф, от всей души… всё удовольствие было для меня… я никогда не думал… по правде сказать, я ложно судил о русской эмиграции. Мне всегда представлялось, что это какие-то реакционеры, с архаическими взглядами, недоступные новым идеям. И вдруг, я в вашем лице нахожу передового, прогрессивного и высоко культурного человека. Это очень, очень приятный сюрприз!

Экспансивность и искренность этого мальчика, которому едва перевалило за двадцать лет, действовали подкупающе, но всё же в улыбке Загорского проскользнула горечь.

– Не преувеличивайте моей прогрессивности, дорогой мой; я не хотел бы вводить вас в заблуждение. Я непримиримый противник советской власти и коммунизма, во всех его формах.

Удивление и разочарование ясно взглянули из голубых глаз молодого бретонца.

– Но мыслимо ли, чтобы человек вашей культуры не понимал законов истории и не сознавал, что время монархии и сословных привилегий невозвратно прошло? Из нашего разговора я вижу, что вы русский патриот; неужели грандиозная эпопея советского народа, его победы на войне в союзе с демократией Европы и его мирное строительство вас не увлекают? И ведь такая личность, как Сталин, что бы ни говорили его враги, воплощает волю 200 миллионов людей…

Петр Николаевич редко терял терпение и самообладание, тесно связанные с хорошим воспитанием, какое он получил. Но кому из русских не случается приходить в бешенство перед глупостью либеральных иностранцев, говорящих о России! Рука Загорского с такой силой сжалась на обруче абажура, который он нервно крутил уже несколько минут, что кровь отхлынула от ногтей.