Два Парижа

Последнее время всё складывалось так неудачно: болезнь и смерть ее матери потребовали таких расходов на лечение и похороны, и потом всё время возникали непредвиденные новые траты, которые жалование мужа не могло покрыть. А тут еще эти неприятности с квартирой – то, что сейчас ее больше всего беспокоило. Владелец павильона, где уже много лет жил граф Загорский с семьей, задумал выселить всех жильцов, перестроить здание и использовать его по-новому.

Жившие в нижнем этаже русские уже выехали; Загорским надо было искать новую квартиру, а это было настолько трудно в Париже! Даже для того, чтобы оттянуть переезд, нужно было заплатить адвокату, а после этого ничего не осталось бы на ежедневные надобности…

– Мама! – донесся до ее ушей крик семилетнего Шурика, – иди сюда! Погляди, что мы нашли!

Людмила Степановна с удовольствием стряхнула с себя надоевшие мысли и с улыбкой пошла на голос сына. В нескольких шагах от аллеи дети обнаружили большую и глубокую яму, казавшуюся совсем свежевырытой, и с любопытством стояли на самом ее краю, разглядывая кучу черной земли, в беспорядке раскиданной по сторонам.

– Тут, наверное, были закопаны сокровища! – авторитетно пояснил тот, и вдруг возбужденно вскрикнул: – А там еще что-то осталось!

И прежде чем графиня успела его удержать, он уже соскользнул в яму, и в одно мгновение его проворные ручонки цепко ухватились за предмет, блеснувший золотым цветом там, на дне, среди комков глины и мелких камешков.

– Шурик, что ты делаешь! Ты же весь испачкаешься! – испуганно кричала ему мать, но Шурик стремительно выбрался уже обратно и, стряхивая налипшую к башмакам и чулкам землю, с жадностью рассматривал свою находку.

На взгляд графини, это был медный и сильно заржавленный абажур от лампы, довольно необычной формы. Ей не очень нравилось, чтобы ее мальчик возился с такой грязью, но, при виде его увлечения, она не решилась отнять у него новую игрушку. Смеркалось, и было уже пора возвращаться домой.

* * *

Граф Загорский уже с неделю был в отъезде по делам службы, и Людмила Степановна оставалась одна с детьми.

Весь вечер Шурик, отложив все другие игрушки и шалости, чистил и мыл свой абажур, находя в нем всё новые и новые прелести, незаметные для глаз графини; он заразил даже своим интересом сестренку, которая не без труда выпросила у него право подержать эту драгоценность в руках. Она притихла на время над диковинным приобретением, но скоро новая фантазия захватила ее мысли.

– Мама, я хочу шоколаду! – настойчиво заявила она.

– Нету, Ирочка. И лавки уже все закрыты. Может быть, завтра купим. – ответила графиня.

Но через несколько минут, когда ей пришло в голову спрятать брошенного Ирочкой на пол старого мишку в ящик комода, ее глаз вдруг схватил синюю с золотом обертку, и в ее руках словно сама собою очутилась продолговатая плитка с надписью: «Chocolat au lait et aux noisettes»[61]. Людмила Степановна искренно удивилась, но уже память подсказывала ей, что неделю назад был день рождения Ирочки, и в доме стоял дым коромыслом; набралось множество гостей, взрослых и маленьких, принесших кучу подарков… «Не иначе, как спрятали в ящик, и там забыли».

К восторгу детей, уже расположившихся в своих кроватках, в руках у каждого оказалось по половине плитки, и они затихли, ожидая минут, которые обожали. Графиня знала, что они ни за что не согласятся уснуть без сказки; в повседневной рутине всё можно было скорее изменить, чем этот обряд, всегда обязательно следовавший за вечерней молитвой. Да, по правде сказать, и самой Людмиле Степановне было бы так же грустно от него отказаться, как ее ребятам…

Сказка лилась сама собою, и не только узор разных прочитанных и услышанных за жизнь историй прихотливо и легко сплетался на туманном фоне фантастического прекрасного мира, но откуда-то вдруг появлялись новые, неожиданные для самой рассказчицы сюжеты и положения. Аудитория была благодарная, жадно следила за ходом повествования, живо реагировала на все события…

– Я хочу, чтобы у нас был замок, – неожиданно выпалил Шурик, когда сказка была кончена.

– И я хочу… Шурик, дай мне подержать абажур.

Мальчик не сопротивлялся; то ли он замечтался, то ли образ рыцаря из сказки вызвал в нем желание быть великодушным к женщинам.

– И непременно, чтобы был подземный ход, – сказала Ирочка, зажав тонкий обруч, блестящий, словно золото, в слабом свете лампады. Здесь ее одолел сон, и она откинулась на подушку; скоро ее личико изображало такое удовольствие, что она видит именно такой замок с подземным ходом, о каком мечтала наяву.

* * *

Следующий день графиня никогда потом не могла забыть. Именно начиная с него, или так ей представлялось, в их жизнь ворвались странные, непредвиденные и невероятные приключения, резко и радикально изменившие ее ход.