Два памфлета

Некоторые законодатели дошли до того, что объявили отказ от следования партийным интересам государственной изменой. Не берусь сказать, не перегибают ли они палку собственного принципа. Одно ясно наверняка: лучшие патриоты величайших государств всегда выступали за наличие политических связей. «Idem sentire de republica» они считали основой для дружбы и привязанности. И мне неизвестен другой принцип, который формировал бы более крепкие, близкие, приятные, почетные и добродетельные связи, чем этот. Лучше других его воплощали римляне. Даже совместное руководство, бывшее результатом случайности, а не отбора, приводило к появлению связей, длившихся до самой смерти. Они именовались «necessitudo sortis» и считались священными. Разрыв любого рода гражданских связей считался проявлением невероятной низости. Весь народ был поделен на различные политические сообщества, которые в рамках государственной деятельности защищали свои собственные интересы. Ибо тогда не считалось зазорным любыми честными средствами добиваться господства собственных предпочтений. Этот мудрый народ был далек от представления, будто данные связи не сближают людей, не обязывают их, будто их можно просто разорвать при первом же несовпадении интересов. Римляне полагали, что честь отдельного человека является основанием общественного доверия, что дружба, в конечном счете, ведет к патриотизму, что человек, который в обычной жизни заботился о ком-то, помимо самого себя, придя в политику, будет защищать не только свои собственные интересы. Как удачно выразился один французский комик, никогда мы не будем – «plus sages que les sages» – мудрее мудрых людей прошлого. Они хотели, чтобы частные и гражданские добродетели не диссонировали друг с другом, взаимно подавляясь, но соединялись в гармонии, вырастали друг из друга, взаимно укрепляясь. В один из самых прекрасных периодов своего расцвета эта страна управлялась при помощи связей. Я имею в виду связи вигов при правлении королевы Анны. Один из высоко ценимых ими поэтов хвалил их за соблюдение этого принципа связей. Аддисон, знакомый с их чувствами, не стал бы превозносить их за то, чего бы сами они не ценили. Как и подобает поэту, он не мог одобрять в них того, чего не одобряло бы общественное мнение. Обращаясь к Британии, он произнес:

Не чудесам фортуны благодаря твои друзья растут,
Не прихоти и подлости двора им помогают тут.
Достоинство одно их поднимает ввысь,
Ведь их вера и дружба друг с другом слились.

Те виги верили, что единственный надлежащий метод обретения власти, как говорит поэт, – это дружба и доказанная преданность. Тогда патриотизм не был еще кровавым идолом, требующим приносить себе в жертву детей, родителей, ближайших друзей и те добродетели, что исходят от личностных связей. Не было у них нынешней извращенной морали, дабы помыслить себе, что умеренность требует отказа от помощи друзьям или что беспристрастность нужно проявлять только за чужой счет. Они-то думали, что эффективные действия требуют совместных усилий, что совместные усилия требуют уверенности друг в друге и что этой уверенности нет там, где нет общих мнений, общих чувств и общих интересов.

Эти мудрые люди – я имею в виду лорда Сандерланда, лорда Годолфина, лорда Сомерса и лорда Марлборо – слишком сильно верили в указанные максимы, на основании которых и покоится сила общества, чтобы пугаться каких-то там юношеских мыслей. Они не боялись именования «клики» или того, что их решение быть вместе до конца может каким-нибудь карьеристом интерпретироваться как метод борьбы за должности.