Два мудреца в одном тазу...

Если говорить о дружбе, то друзей у меня хватало во все времена. Даже в садике. Кое с кем я хороводил во дворе, а уж в школе от друзей отбою не было. То есть не хватало пальцев ног и рук, чтобы сосчитать всех. Именно так я думал, пока не сошелся с Вовычем. Тогда-то мне и пришла в голову грустная мысль, что не все то золото, что блестит. В том смысле, что настоящих друзей всегда немного и от приятелей они существенно отличаются.

Короче, с Вовычем нас сблизила ненависть. То есть и любовь, конечно, но ненависть все-таки в большей степени. Потому что оба мы любили Олечку Нахапетову и ненавидели ос. Вовкины осы обитали на даче, мои умудрились свить гнездо на балконе. Наглость, согласитесь! Прямо на родном балконе, на котором я в одних трусах любил позагорать и поваляться с книжкой. Там у нас полка такая высокая была, а на ней всякий строительный хлам — обои, пенопласт, доски. Из-за этих залежей мы и не разглядели появления осиного домика. Я игрушку какую-то искал, встал на табурет и нечаянно ткнул палкой в самое логово. Ох, они и взвились! От гудения у меня чуть обморок не приключился. А когда три или четыре осы влепили мне по укусу, я кубарем скатился с табурета и с воплем ворвался в квартиру. Тут и мама ничего не могла поделать. Только и успела, что закрыть окна и форточки. А вечером подъехал отец и, натянув зимнее пальто, варежки и ушанку, отправился воевать с осами на балкон. Его, кстати, эти полосатые звери тоже несколько раз тяпнули. Но в итоге мы все-таки победили, и гнездо было ликвидировано.

Словом, осиное племя мы с Вовычем оба недолюбливали, а много ли надо малолеткам для дружбы?

— Пчелы хоть мед добывают! — фыркал Вовыч.

— А эти только кусаются. И на помойках что попало подбирают.

— А еще ненавижу военные марши! — добавлял собеседник. — На парадах стоишь, слушаешь, как дурак. Мы ведь не слушать пришли, а танки смотреть!

— Ну… И песни еще… Где имена женские — тоже отстой, — подливал я масла в огонь. — Типа, Марина-Акулина-Константина…

— Константина — это ж это… — хмурился Вовыч. — Мужское же…

— Ну я, типа, для рифмы. Противно, когда не могут нормальных стихов придумать — вот и ноют про Наташ да Клаш.

— Ага. Я такие песенчушки тоже не люблю. Даже презираю…

Слово «презираю» меня тогда прямо добило. Это было пилотажем! Высшим. Сам-то я в ту пору еще никого не успел попрезирать. Как-то не додумался, что ли. Так что рука моя непроизвольно дернулась Вовычу навстречу.

— И слабаков презираю, — он с сомнением посмотрел на мою пятерню. — Особенно, когда не умеют драться.

— Да трусы, чего с ними водиться, — кивнул я, и наши исчерканные ладони слились в крепком мужском рукопожатии.

— Вовыч.

— Макс.

— Клевое имя, — позавидовал он. — Я тоже хотел, чтобы меня Максом назвали. Два дня родителей упрашивал.

— И чего?

— Обломово. Они же сразу решили, как родится, так в честь деда назовут. А дед у них капитан. На двух войнах побывал. На одной летчиком, на другой танкистом.

— Круто!

— Вот и я не стал спорить. Что им докажешь… Тем более раз герой…

— Не-е, в честь героя еще нормально…

Так мы и стали друзьями. С первого дня и первого класса. Меня ничуть не смущало, что Вовыч малость привирает в своих рассказах. На его малость я отвечал своей малостью. Да и не вранье это было — стихия! Искристая, грохочущая, неуправляемая. Это когда, значит, язык сам по себе работает, а голова даже удивляться не успевает тому, что слышат уши. Ну знаете, вроде тех бесконечных рассуждений о том, что три с плюсом — это почти четверка, а четверка мало чем отличается от четверки с плюсом, значит, это практически пятерка с минусом — и так далее, и тому подобное. Ля-ля-тополя для любителей помечтать. Ну а мы с Вовычем были даже не любителями, а почти профессионалами. То есть любителями с гигантским плюсом и профессионалами с небольшим минусом. И конечно, Вовыча ничуть не поражало, что с утра вместо физзарядки я ломаю кулаком кирпичи, я же легко верил в то, что ему по ночам удается летать. То есть не во сне ногами махать-дрыгать, а по-настоящему! Он и доказательство предъявил — порванную сиреневую нитку. Оказывается, не доверял себе — взял и привязался на ночь к кровати. Умный парень! — сообразил. А утром проснулся, и точно — нитка порвана. Значит, реально куда-то улетал. Даже на будущее решил усложнить эксперимент — позволить нитке свободно разматываться, чтобы уточнить расстояние, на которое улетал. Круто, согласитесь! Ученые, во всяком случае, до этого еще не додумались.