Два мира

Н-цы, погоняя лошадей, отстреливаясь, выскочили из города. Фоме пуля пробила мякоть ноги, пониже колена. Он сидел в санях рядом с Барановским и перевязывал себе рану. Ехали быстро. Как страшные вехи, трупы солдат и лошадей чернели на пути отступления. С боковых дорог выходили на тракт все новые и новые, бесконечные вереницы обозов. Подул ветерок, поднимая столбы мелкого, легкого снега. Стало холодней. Н-цы закутались в воротники своих шинелей. Снег начал падать и сверху. Обозы шли. Тайга молчала.

Глава 30 ЕСТЬ У НАС ЛЕГЕНДЫ, СКАЗКИ…

Красные вагоны, запушенные, молчали. Ветер, присвистывая, белой метлой скреб полотно дороги, заметал, путал блестящие нитки рельсов.

Генерального штаба генерал-майор Ватагин знал, что если чехи его возьмут в свой эшелон, то он спасен. Генерал шел к длинному составу пешком через снежное поле, вяз по пояс, задыхался, потел. Усталости не было. Руки в рваных перчатках, вцепились в холодное железо. Высокие ступеньки четко встали перед лицом. Сейчас. Нет. Белый, мохнатый загородил дорогу.

— Куда! Нельзя!

— Ради Бога!

— Пшоль!

— Я Генерального штаба. Я генерал.

— Генерал, зачем бежишь? Боишься драться. Пшоль!

— Красные рядом! Спасите! Умоляю. Христа ради!

Снег оказался очень жестким. Больно стукнул по затылку. Генерал вытянулся вдоль рельсов вверх лицом.

Чехословацкий контрреволюционный корпус торопился домой. Отбирали паровозы, выкидывали из поездов. Скорее. Домой. Бежали на восток, путались в стальной паутине дороги, вязли в снегу. Нет времени отойти спокойно. Красные молнии мечутся по бокам. И впереди. Да, они уже далеко впереди. Может быть, придется пойти на соглашение. Поклониться есть чем. Бросить красным его, самого главного. Он со своим поездом задыхается тут же. Вот хорошо.

Богдана Павлу сменил новый консул, доктор Гирс. Дальновидный. Начал заигрывать с земцами. А его что? Его надо придерживать на всякий случай. И пускать вперед, и не пускать.

Он волновался. Весь эшелон его нервничал. Вызывали чехов для объяснений. Они были любезны, но отвечали уклончиво.

В столовой салон-вагона он говорил с майором Вейроста:

— Майор, я прошу вас не задерживать мой поезд. Говорят, что красные близко. Дамы нервничают. Надеюсь…

Чех предупредительно улыбался, кивал головой:

— Конечно, я сделаю все, что в моей власти.

Колчак сердился, но был бессилен.

— Но, майор, это не ответ. Я прошу вас сказать мне определенно, когда будет отправлен наш поезд!

Дамы готовы были расплакаться. Они сидели за столом. Тут же. Майор Вейроста повертывал холеное лицо к нему, к присутствующим. Немного странно, что ему не верили. Разве чешский офицер будет лгать…

— Не беспокойтесь, ваш поезд будет отправлен при первой возможности.

У Колчака бритое лицо, распаханное летами, седеющая голова. Сухие, крепкие пальцы комкали салфетку. Взгляд тяжело упал на жирную белую щеку майора.

— А наконец, я не понимаю вас. Тогда говорите прямо, что надежды на наше немедленное отправление нет. Так?

Вейроста верен себе. Точно исполняет предписание своего начальства.

— Мы сделаем все возможное.

Чех просто издевается. Диктатор горд. Едва кивнул майору. Обед оставил. Вышел. Заперся в своем купе. Тяжелые плюшевые диваны мешали. Душно. Неужели конец? Власть, конечно, ушла из рук. Но жизнь? И она разве? Порядка не было. Людей нет и не было. Никто не слушался. Всякий свое. О России не думали. О себе только. Ну кто, кто они? На пружинах мягко. Глаза надо закрыть. Вот можно вспомнить… Атаман Анненков не хотел даже дать сведений, сколько у него штыков. Грубый. Не вы мне дали их, не вам и считать. Партизанщина. И сейчас тоже. Чехи о себе. Железнодорожники требуют взяток. Давал много. Обещают. Потом обманывают. Не отправляют. Эшелон стоит. Никто не слушается… Рядом кто стоял? Иван Михайлов. Мальчик с виду, в душе черный. Сил много. Но авантюрист… Пепеляев. Виктор Николаевич. Тоже еще у кадетов в цека. Недалек, ограничен, хотя и прямолинеен… Вологодский, старая шляпа… Старынкевич — хитрый иуда. Продал свою партию с областной думой и уфимское совещание. За власть отдаст все. И себя, и Россию безусловно… Георгий Гинс… Кто его знает, не то целует, не то яду сыплет тебе в стакан… Тольберг… Проныра… Людей нет.

За окном плясала метель. Мерзлыми космами жестких волос шлепало по стеклу. Смеркалось. Ехидная рожа Гайды. Нет покоя.

«Да, ваше высокопревосходительство, уметь управлять кораблем — это еще не значит управлять всей Россией». И вот хватило наглости у человека. Прямо в глаза так и вылепил. Хотя немного он прав. Сделать многого не сумели. Взять, например, Осведверх. Агитация. Кому она на руку только? Да. Лучше, безусловно, не думать об этом. На этот случай хорош профессор Болдырев. О философии хорошо толкует. Одному страшно. Бархатные мягкие диваны давят. Как могильные плиты. Воздуха совсем нет. И теснота ужасная.

Пришел профессор. Зажгли огонь. Метель все равно пялила в окно свою белую рожу и косматую гриву. Ну ее. Профессор вздумал тоже говорить об этом. Какой несносный. Не просили же его об этом. Остановить неловко. Говорит.