Два миллиарда причин

— Давай я сумочку-то приму у тебя, — ласково предложил сатир, которого я уже почти что считал другом, — у нас тут для вещей клиентов камера хранения имеется, — тараторил он, как заводной, — а со своим в таверну нельзя! Давай я сумочку приму. Зачем тебе этот сосуд за ужином? — и тут он осёкся, поняв, что проговорился.

Не знаю как, но разум мой на мгновение прояснился, позволив мне осознать, что я в ловушке и делаю последний шаг к капкану. Лица, окружавшие меня, вдруг стали отчётливо видны, как и злоба с ненавистью, которую они выражали. Ещё не понимая толком, что собираюсь предпринять для своего спасения, я поднял вверх руку с пистолетом и выстрелил в потолок.

От грохота выстрела все неожиданно разбежались и попрятались по углам. И только сатир, отскочив на несколько метров, снова начал осторожно приближаться ко мне.

— Зачем гостей пугаешь? — с уже напряжённой и неестественной мягкостью в голосе, вопрошал меня он. — Тут все свои! Давай портфель сам положи в сейф, если мне не доверяешь, и иди кушать, а то мясо стынет!

— Хорошо, — ответил я, пользуясь остатками просветления, и ощущая новое приближение дурноты, — только спрячу в него пистолет, чтобы народ не пугать. — С этими словами я расстегнул портфель, и медленно, чтобы не вызвать никаких подозрений у хозяина, стал опускать в него свой травматический пистолет.

— Идиоты! — послышался почти истеричный крик откуда-то сбоку. В таверну, мешая друг другу в узком коридоре, вломились оба близнеца, на моих глазах растерзанные львами, но вновь отбредшие плоть. — Не дайте ему пожелать!

Но было поздно. Грохот выстрелов и пороховые газы заполнил всё вокруг. Люди, полулюди и звери метались в замкнутом пространстве, пытаясь увернуться от вполне реальных пуль, но те настигали их, где бы они ни прятались, превращая их тела в кровавое месиво. Оба близнеца так и были застрелены у самого порога, хотя теперь я знал, что это ненадолго спасёт меня от их преследования.

— Только не засыпать, — пробормотал я, теряя сознание.

И тут же очнулся. Дурнота исчезла, голова больше не кружилась. Лишь тело всё ещё оставалось немного ватным, но теперь я точно знал, что с этим делать.

— Хочу быть бодрым и свежим, — повелел я.

Наконец утвердившись на своих ногах, и немного попрыгав на месте, дабы удостовериться в достаточном уровне бодрости и свежести, я вновь захлопнул портфель и, оглядев множество трупов самых диковинных существ, устилавших пол, перешагнул через тела близнецов и вышел из таверны. И в ту же секунду буквально упёрся носом в левую, обнажённую грудь одной из амазонок.

— Ты что тут себе позволяешь, смертный? — грозным голосом поинтересовалась она.

— Сосуд — не игрушка! — вторила ей вторая стражница. — Ты должен сдать его нам немедленно! — и девушка недвусмысленно подняла свой лук, а второй рукой демонстративно потянулась к колчану за стрелой.

Я с сожалением вздохнул и так же демонстративно и не торопясь принялся расстёгивать пряжку портфеля. Как я и ожидал, это подействовало.

— Эй, стой, — крикнула мне первая дама, — что ты собираешься делать? — Рука второй девушки, при этом, застыла, так и не коснувшись оперения стрелы.

— Да вот, думаю, а не развеять ли мне вас в пыль по всему свету, — съехидничал я в ответ, продолжая свои манипуляции с застёжкой, — чтобы вам потом труднее было восстанавливаться. И чтоб навсегда меня запомнили!

— Я поражена! — снова раздался ниоткуда голос женщины, именовавшейся Кассандрой. — Даже я не ожидала от него такой смелости и решительности. Теперь я начинаю понимать, почему ты выбрала его хранителем Сосуда!

— Оставьте его! — повелительно прозвучал второй голос, адресовав свой приказ, судя по всему, моим прекрасным противницам. И я снова мог поклясться чем угодно, что этот голос принадлежал Насте!

Амазонки с сомнением переглянулись, однако лук, та, которая собиралась стрелять в меня, всё же опустила.

— Кто может приказывать нам — стражам Поста, когда мы находимся при исполнении своих прямых обязанностей, возложенных на нас Тем, чьё имя нельзя произносить? — стараясь сохранить в голосе решительность, спросила первая красавица.

— Та, которая идёт впереди рока! — загрохотал, словно горный обвал, Настин голос, и мне стало как-то не по себе. — Та, которой даже Он, чьё имя нельзя называть, не может приказывать! Его дочь!

Обе барышни, как подкошенные, рухнули на колени и склонили головы к самой мостовой у моих ног, жаль только, что головами ко мне, а не наоборот.

— Не карай нас, Вездесущая! — возопили они дружным хором. — Мы не ведали, что этот смертный находится под твоим покровительством. Но нам велено забрать Сосуд, владеть которым может только бог по рождению.

— Пошли вон обе, — не дожидаясь голоса той, которую только слышно, но не видно, рявкнул я, уже постепенно привыкая к своим новым полномочиям в этом затянувшемся сонном ночном кошмаре.

Амазонки не двинулись с места, лишь, приподняв головы, посмотрели на меня снизу вверх. В их взглядах читалось недоумение, каким-то немыслимым образом связанное одновременно с ненавистью, презрением и ужасом!