Два мецената

– Ну, вот ещё, стакан выпили, – и пасуете, – возразил Виссарион. – Это же – квас… Я свободно выпиваю три бутылки… Не верите? Мы недавно пари держали с Ивиным. И я выпил три бутылки шампанского… Один…

«Как он этим гордится»… – подумал Сергей Петрович. Должно быть то же подумали Виландье и художник: они переглянулись. Но Грошев мгновенно придал своему лицу почтительно-удивлённое выражение и сказал:

– Ого!.. Молодчина…

Виландье взглянула на Виссариона с некоторым страхом, – не заметил ли он, как она переглянулась с Грошевым. Виссарион не заметил, – он был упоён сознанием своего превосходства; он сказал Грошеву:

– Ты, ведь, Кирилл, знаешь, что я могу выпить больше всех.

В это время дива смотрела на своего жениха серьёзным и напряжённым взглядом, – каким смотрит рыболов на поддетого тонкой удочкой пескаря, – которого ещё не успел вытащить: как бы не сорвался…

Виссарион обернулся к ней, и она взглянула на него приветливо, радостно, с обворожительной улыбкой.

Сергей Петрович с любопытством смотрел на бриллианты дивы: они сверкали, отливая разными цветами и в ушах, и в волосах, и на шее, и на пальцах – великолепные, крупные. Самый крупный бриллиант сверкал отдельно на середине кружевного шарфика.

– Какая у вас красивая эта пуговичка, – сказал Сергей Петрович, после третьего стакана шампанского.

– Вот так пуговичка… – обиделся Виссарион, – шесть тысяч стоит, – а вы, – пуговичка…

И он бесцеремонно, как свою собственность, снял с шарфика дивы бриллиант и передал Грошеву:

– Нате-ка, посмотрите… Тридцать каратов… А игра-то какая!..

Сергей Петрович взял бриллиант и стал его рассматривать.

«Шесть тысяч, – думал он, – капитал… И за что? Разве это искусством создано? Разве это говорит что-нибудь сердцу, уму? За камень – целое состояние»…

Он осторожно передал диве её бриллиант.

– Хорошо? – спросил Виссарион.

– Я ничего не понимаю в бриллиантах, – сказал Воронин.

Виландье расхохоталась:

– Так отчего же вы так внимательно рассматривали?..

– Я старался понять, – почему камень, бездушный камень стоит так дорого…

– Для того… так дорого, – сказала дива, – чтобы не каждый мог иметь такие камни.

Она лукаво взглянула на Грошева, – он притворно вздохнул; Виссарион победоносно смотрел на этого бедного Сергея Петровича, который даже не видел хороших бриллиантов.

– А я имел удовольствие слышать вас однажды в оперетке, Марья Карловна… В Петербурге… Вы пели Гейшу… Никогда мне не забыть, в особенности одного места… До того у вас это дивно выходило…

Сергей Петрович слабеньким голоском, но верно напомнил мотив:

– Та-та, та-та-та, та-та-ата…

– Ах, это вот что…

И Виландье вполголоса пропела:

Но нет, я не верила в грёзу:

Сегодня я буду твоя,

А завтра ты бросишь Мимозу…

«Н-ну… скорей ты его бросишь, – подумал Сергей Петрович, – а прежде оженишь на себе»…

– Прелесть, дивно!.. – воскликнул Грошев.

Виссарион торжествовал.

Виландье встала.

– Виссарион Арсеньевич, проводите меня до кареты.

– Я вас провожу до квартиры?..

– Я поеду одна, – настойчиво сказала она. – Господа, он к вам сейчас вернётся.

На прощанье она крепко пожала руку Сергею Петровичу; Грошев её руку почтительно поцеловал; она взглянула на художника немножко прищурив глаза, не то насмешливо, не то… поощрительно.

XVIII

Грошев долил шампанским стакан Воронина и свой. Они чокнулись.

– Огромную сумму вы заломили за картину Зимина.

– Огромную? Если он заплатил за пуговичку шесть тысяч, то за картину великого художника должен заплатить шестьдесят. А я спросил две тысячи…

– Каждая вещь имеет свою цену. И каждый художник имеет свою, рыночную цену. Просить вы можете хоть миллион… Только никто вам больше трёхсот рублей за Зимина не даст. А Виссарион, пожалуй, даже пятьсот даст. А вы пользуйтесь, пока он не раздумал… Если вам нужно продать… А не нужно – оставьте у себя и тогда цените во что угодно…

– Да что вы, Кирилл Данилович, серьёзно это мне говорите? За пятьсот отдать картину Зимина?..

– Вполне серьёзно говорю и от души советую.

– Зимину две тысячи давали.

– На выставке давали… да и то денег не вынимали. А после выставки картине всегда другая цена бывает… Триста рублей вам за неё теперь дадут, не больше, – повторил Грошев, – а Виссарион уж очень хочет купить эту картину, – пятьсот не пожалеет.

– Позвольте… Или я уже охмелел… Никак не могу с мыслями собраться… Почему ж он тому же Зимину за портрет жены пять тысяч заплатил?.. Картина же более общий интерес представляет.

– Заплатил потому, что Зимин меньше не брал, а пришла тогда шальная мысль заказать портрет именно Зимину… А теперь он этот портрет за триста отдаст, не угодно ли купить?

– Купил бы с восторгом… Денег нет…

– Гм-да… пять тысяч заплатил, а за триста отдаст…

– Ручаюсь… А теперь сообразите: если Зимину приятно было доставить вам удовольствие своей картиной, – тем приятнее будет ему знать, что эта картина вам принесла огромную пользу, выручила из тяжёлого положения…