Два дня и три ночи

Теперь, зная, что я могу покинуть корпус вертолета в любой момент, я перестал торопиться. Наоборот. Я был уверен, что там, наверху, меня ждут люди с оружием в руках. Опыт общения с этими людьми подсказывал мне, что они не будут очень спешить с отплытием; если среди них есть кто-то непоследовательный и недобросовестный, значит, я знаком не со всеми. Они справедливо считают, что работа, выполненная наполовину, – это только начало новой, не менее важной работы. Наверняка они прибыли на лодке, которая сейчас, после удачного расстрела, находится точно над тем местом, где затонул вертолет. Моя голова, показавшаяся над поверхностью моря, станет для них сигналом к успешному завершению операции.

Я подумал о том, что скажу деду Артуру, если доберусь до «Огненного креста», если когда-нибудь буду иметь возможность поговорить с ним. Я мог уже считаться профессиональным неудачником. Меня можно было уже использовать в качестве амулета. С той только разницей, что амулет оберегает от бед, а я становлюсь их причиной. Я погубил «Нантесвилль», я не уберег Бейкера и Дельмонта, я демаскировал нашу плавучую базу и демаскировался сам (после визита «таможенников» в этом не было сомнений), наконец, из-за меня погиб замечательный пилот и отличный парень Скотт Уильямс. Из сорока восьми часов мне осталось двенадцать, и я не слишком хорошо знаю, как распорядиться этой уймой свободного времени. Если бы в этом проклятом корпусе было достаточно кислорода, я, наверное, просидел бы здесь до самого конца отпущенного мне командиром срока…

И тут меня прошиб холодный пот. Должно быть, примерно то же самое чувствует пассажир только что взлетевшего лайнера Лондон – Дакар в тот момент, когда он вдруг отчетливо вспоминает, что забыл выключить дома утюг из розетки. Я вдруг вспомнил свои занятия глубоководным спортом, и в моем мозгу, словно монолог командира, чеканно прозвучали слова нашего инструктора, монотонно зачитывающего беспечным будущим аквалангистам, что такое кессонная болезнь.

«Кессонная болезнь – декомпрессионное заболевание, возникающее при быстром подъеме водолазов с большой глубины при нарушении правил декомпрессии (постепенный переход от глубинного высокого к поверхностному нормальному атмосферному давлению). Вызывается переходом в газообразное состояние избыточного количества азота, содержащегося в крови и тканях организма, которые получили его в период нахождения человека по повышенным давлением. Признаки: зуд, боли в суставах и мышцах, головокружение, расстройство речи, паралич. Возможен летальный исход».

Из всего перечисленного меня устраивали только боль в мышцах (они болели у меня и так) и расстройство речи (я ни к кому не собирался обращаться с пламенным монологом), но паралич и все остальное меня не очень-то устраивали.

На какой глубине я находился? Это был принципиальный вопрос. Давление показывало, что вертолет погрузился достаточно глубоко, но на сколько метров? Двадцать? Тридцать? Сорок? Я пытался вспомнить морскую карту. Дно здесь в некоторых местах достигало глубины ста пятидесяти метров. Но я был ближе к побережью. Здесь, конечно, так глубоко быть не могло, и все-таки, если я нахожусь на глубине более пятидесяти метров, я погиб. Я восстановил в памяти таблицу декомпрессии: «Человек, пребывавший десять минут на глубине более пятидесяти метров, должен при подъеме на поверхность останавливаться через равные промежутки времени, так, чтобы время подъема было не менее восемнадцати минут».

Даже если бы я был индонезийским ныряльщиком за жемчугом и даже если бы в качестве приза в моей ладони была зажата рекордная по размерам жемчужина, я вряд ли смог бы выполнить такое условие.

Я вспомнил еще одну строчку из таблицы декомпрессии: «Для глубины около тридцати шести метров необходим шестиминутный период подъема на поверхность». Но у меня не было ни малейшей возможности задерживаться во время выныривания, а каждая дополнительная секунда пребывания внутри вертолета делала мое возвращение на поверхность все более опасным и болезненным. Я подумал, что в этой ситуации мне выгоднее просто выплыть под стволы револьверов моих врагов, чем затягивать пребывание на глубине. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы насытить кровь кислородом, наполнил легкие воздухом и, пройдя под водой сквозь рваное отверстие в стене, поплыл вверх.

Я не чувствовал течения времени, когда проваливался в тонущем вертолете на дно, и точно так же потерял ориентиры, когда плыл к поверхности. Я всплывал как можно медленнее, стараясь максимально эффективно использовать запас воздуха в легких. Каждые десять секунд я выпускал ртом маленькую порцию отработанного воздуха, пытаясь таким образом компенсировать изменение давления. Вода надо мной была такой темной, как будто я находился на глубине минимум сто метров. Если это действительно так, мне уже не страшны автоматные пули: я просто не доплыву до поверхности. А если и доплыву, то эти пули станут спасением для умирающего от кессонной болезни.