Два брата - две судьбы

Сколько же подобной идеологической дребедени наопубликовали мы и наговорили с трибун собраний, конференций, пленумов, съездов?

Сколько сольных и хоровых приветствий-поздравлений исполнили мы в честь высших партийных руководителей страны, по случаю присуждения им высоких наград, званий и премий?

Все это было! Было! В этой насыщенной призывами и обязательной для всех партийной апологетике текла наша жизнь.

Тексты основных докладов и выступлений на съездах творческих союзов, как правило, согласовывались в Идеологическом отделе ЦК КПСС, где выступающим давались рекомендации в духе последних партийных установок. И тем не менее, на съездах и форумах прорывалась живая, творческая мысль, нарушая композицию намеченного сверху сценария, вызывая недовольство представителей Старой площади. И появились, несмотря ни на что, свежие, яркие талантливые произведения, и общественное мнение оказывалось сильнее картонных идеологических догм. Судьбу этих произведений решал сам читатель и зритель

Мне сегодня неловко за многие «пассажи» в моих публичных выступлениях того «застойного» времени. Надеюсь, что делю эту неловкость со многими моими товарищами по работе в Союзе писателей, в Комитете по Ленинским премиям, в Министерстве культуры СССР. Да, все это было! Было! И не хотелось бы, чтобы это время вернулось. Хотя нельзя, как это делают сегодня новоиспеченные демократы, единым махом перечеркнуть многое, ради чего мы жили и творили в то сложное и противоречивое время.

«Серым кардиналом» партийной верхушки был М. Суслов. Его боялись, перед ним заискивали, не любили. Многие годы держал он в своих руках нити идеологического правления страной. Ни одно важное решение не принималось без его участия. Касалось ли это награждения писателя, издания его произведения, выдвижения на ту или иную должность в идеологической сфере или проведения съезда творческого союза. Он ходил в галошах и ездил с дачи в Москву со скоростью 50 километров в час, что выводило из себя следовавших за ним других водителей: они боялись обгонять члена политбюро.

…Я считал, что имя Гумилева должно быть возвращено русской поэзии. С этим вопросом я был на приеме у Суслова. Он равнодушно выслушал меня и сухо произнес: «Посмотрим, посмотрим…»

Так ничего и не было сделано, пока само время не распорядилось вернуть отечественной литературе имя великого русского поэта, а с ним имена многих других.

Профессор Рыбаков — видный стоматолог — рассказывал мне, как его однажды пригласили к Суслову, у которого заболел зуб. Усадив пациента в кресло, профессор попросил его открыть рот.

— А нельзя ли как-нибудь без этого? — спросил Суслов.

Видимо, ему казалось неприемлемым сидеть с открытым ртом перед врачом. Умер он, как известно, от тяжелого нарушения мозгового кровообращения.

Мой брат Михаил в 1950 году приехал в г. Пятигорск и навестил дом № 231 по улице Февральской, где прошло его детство и откуда он уехал девятилетним мальчиком. На крыльцо вышла женщина и окликнула его:

— А вы что здесь стоите, молодой человек?

— Я здесь жил в детстве.

— Когда же это было? Зайдите в дом.

Мой брат вошел в дом и увидел в комнате на стене портрет двух мужчин. В одном из них он узнал М. Суслова.

— Да, это он самый! — подтвердила хозяйка. — Старший брат моего мужа.

— А кто же ваш муж?

— Сапожник.

— Начальник?

— Нет, рядовой сапожник.

— Старший брат, наверное, вам помогает?

— Нет, ни разу не был у нас в семье, в этом доме.

— Как же так?

— Да так. Мы о его приезде в Пятигорск в санаторий ЦК только по газете узнаем или по радио. С тех пор, как вознесся в партии, так от своих близких отказался… Стесняется…

Этот разговор говорит сам за себя. Партийная сталинская элита изолировала себя даже от своих родных.

* * *

— Твои сочинения я знаю с детства! — говорит Михаил Сергеевич Горбачев и протягивает мне свою книжку «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира», изданную в 1987 году.

На титульном листе автограф: «Дорогому Сергею Владимировичу Михалкову с чувством дружбы и уважения. М. С. Горбачев».

Мне неоднократно приходилось общаться с этим улыбчивым партийным руководителем «с человеческим лицом», встречая понимание и поддержку. Я верил в его преданность социалистическим идеалам, видел в нем убежденного партийного деятеля, взявшегося за коренные преобразования в партии, за решительные перемены в жизни советского общества. Однако в течение последующих лет, поднявшись на высшую ступень государственного и партийного руководства, завоевав во всех влиятельных международных кругах авторитет выдающегося советского лидера, Горбачев, под давлением развивающихся в советском обществе центробежных сил, начал трансформировать свои политические взгляды, покорно менять свою политическую позицию и в итоге стал в глазах народа чуть ли не главным виновником развала великой Советской державы. На каких же глиняных ногах держалась идеологическая система нашего государства, если за столь короткий срок она могла до основания развалиться, похоронив под своими обломками провозглашенные ею «коммунистические идеалы»?