Два брата (др. ред.)

Флаги на шведских галерах упали один за другим, и наступила очередь «Элефанда», казавшегося великаном среди русских скампавей. «Прозерпина» первой сцепилась с фрегатом.

Бой был упорный. Кирилл Воскресенский во главе своих солдат и матросов теснил шведов к корме фрегата. Рослый детина выстрелил ему в лицо, но пуля только обожгла левую щеку Кирилла, и шпага офицера пронзила грудь противника. Марков дрался бок о бок с Воскресенским. Он раскроил череп шведского матроса, замахнувшегося на поручика абордажной пикой.

Новые и новые отряды русских взбирались на «Элефанд». Сопротивление шведов слабело. Но пока матросы фрегата отчаянно дрались с русскими, с левого, еще свободного борта спустилась шлюпка, и в ней среди гребцов виден был маленький старик в адмиральском мундире, с перевязанной головой.

Первым заметил беглецов Марков.

— Кирилла Прокопьич, — заорал он, — смотри, ихний самый главный удирает!

— Черт! — выругался Воскресенский. — Это сам Эреншельд!

Собрав несколько матросов и солдат, Кирилл бросился в шлюпку, колыхавшуюся у борта фрегата. Эреншельда удалось настигнуть у самого берега.

— Молодчина! — сказал Петр Воскресенскому, когда тот подвел к нему ослабевшего от раны адмирала. — Как звать тебя?

— Поручик Воскресенский, ваше величество!

— Из Навигацкой?

— Так точно, ваше величество!

— Помню, помню тебя! До адмирала дослужишься?

— Рад стараться, ваше величество! — гаркнул обезумевший от счастья Воскресенский.

— Ладно! — дружелюбно рассмеялся царь. — Отвези господина адмирала в лагерь, и пусть медикусы окажут ему всевозможную заботу. Старик заслужил сие своей храбростью![134]

* * *

Молодая столица[135] торжественно встретила победителей. Величавая процессия двигалась вверх по Неве. Ее открывали пленные корабли: «Элефанд», галеры, шхерботы. За ними следовали суда победителей, расцвеченные флагами, с матросами в белых рубашках, построенными на палубах, с оркестрами музыки.

На украшенных домах красовались аллегории,[136] пушки Петропавловской крепости и Адмиралтейства гремели беспрерывными салютами, с корабельных палуб доносилось «ура».

Петр сошел на берег под руку с Эреншельдом, еще не оправившимся от раны, и ввел пленного адмирала, как дорогого гостя, в свой дворец.

Когда стемнело, началась иллюминация. Горели гирлянды из десятков тысяч разноцветных фонариков, вертелись огненные колеса, взлетали фейерверки, высоко в небе рассыпались блестящие искры ракет…

Пиры следовали за пирами. Пировали у Петра, у Апраксина, у Голицына и у других вельмож. Полуживых собутыльников лакеи на рассвете развозили по домам, а к вечеру все собирались снова.

За боевые заслуги царь из шаутбенахтов[137] был произведен в вице-адмиралы: своей деятельностью в кампанию этого года Петр заслужил такой высокий чин.

В честь победы на монетном дворе были выбиты медали — золотые для офицеров, серебряные для нижних чинов.

Получили медали и Воскресенский с Марковым.

Гром гангутских пушек пронесся по Европе, встревожив европейских монархов и их министров, и вызвал в Стокгольме настоящую панику.

Странное, непонятное дело! Россия, эта загадочная страна, не только не истощалась в тяжкой войне, но, напротив, год от году становилась сильнее.

Гангут оказался переломным событием в Великой Северной войне. Первым его последствием явилось то, что эскадры Ватранга были срочно отозваны для защиты шведских берегов. Русский флот доказал свое неоспоримое превосходство на море, и шведские корабли уже не осмеливались появляться в русских водах.

Русские войска могли теперь в любое время ступить на территорию Швеции, не видевшей врага в течение столетий.

Война подходила к концу.

Глава XV ПРИЕЗД ИВАНА РАКИТИНА

Иван Ракитин сделался главным приказчиком купца Антипа Русакова.

Он щеголял теперь в нарядном кафтане, в шароварах, заправленных в сапоги с подковками, в меховой шапочке с пером, лихо сдвинутой на ухо. Щеки его горели румянцем, рыжеватые усики вились колечками, а в глазах то и дело вспыхивал хищный огонек.

У хозяина была единственная дочь Анна. Веселая, синеглазая, она частенько приходила в лавку отца, чтобы выбрать сукна на новую шубку либо унести цветастую шаль. Купеческая дочь и молодой приказчик встречались взглядами. Анка краснела. Иван опускал глаза.

Антип Ермилыч хвалил скромность Ивана.

— Молодец парень, — говорил он, — не зазнаешься. Недаром в писании сказано: «Всяк сверчок знай свой шесток». Анку я отдам за богатея-многотысячника.

Кабы знал Антип Ермилыч, как темными ночами сидели Иван да Анка у него в саду на лавочке, как строили планы уговорить строгого батюшку, как нежно расставались на заре…

В большом доверии был Ракитин у хозяина. Не раз ездил он с проезжей грамотой в Вологду и Казань, Антип Ермилыч доверял ему увесистые мешочки с золотом и обозы с товаром.