Два брата

«Да сотворит господь, что есть благоугодно пред очами его… Сердце царево в руце божией есть… Да изберет ту часть, куда рука божия его преклоняет…»

Подписались три митрополита, пять епископов, четыре архимандрита, два иеромонаха.

Петр плюнул, прочитав уклончивый ответ.

– Ой, бородачи! – сказал он. – Многому злу корень попы. Хитры: на ту и на другую сторону клонят! Ладно же: «Сердце царево в руце божией»? Значит, что ни сделаю, все от бога? Слышишь, Данилыч, прикажи с Алешкой обращаться, как с преступниками по уставу положено.

– Не слишком ли круто, ваше величество?

– Пусть пожнет, что заслужил.

Письмо от духовного собора было получено 18 июня. И на следующий день Алексея пытали в первый раз…

После пытки палач положил царевича на нары, набросил на него кафтан.

– Теперь говори, что истинного и что ложного в твоих прежних показаниях, – проговорил Толстой, – да помни: ежели станешь лукавить, опять бит будешь.

Алексей торопливо заговорил:

– Желал смерти отцу. Не единожды говорил, что, как стану царем, всем батюшкиным любимцам конец будет…

Писцы скрипели перьями, стараясь не пропустить ни одного слова из показаний Алексея.

И все же у царевича хватило присутствия духа скрыть от судей поездку Стратона Еремеева в Голландию; царевич прекрасно понимал, что таким признанием он сам подпишет себе смертный приговор.

* * *

Царь Петр созвал совет, который должен был вынести решение по делу Алексея, рассмотрев все его «малослыханные в свете преступления». Сто двадцать семь человек из высших чинов государства, из военных, моряков и гражданских служащих были избраны для этого царем.

Петр не хотел единовластно решать судьбу мятежного сына, хотя и сознавал, что имеет на то полное право. Он создал небывалое до тех пор на Руси судилище из представителей гражданской, духовной и военной власти. Царь еще раз доказал, что интересы государства для него выше личных интересов.

Петр дал суду наказ:

«Прошу вас, дабы истиною сие дело вершили, чему достойно, не флатируя (или не похлебуя)[162] мне. Також и не рассуждайте того, что тот суд ваш надлежит вам учинить на моего, яко государя вашего, сына; но, несмотря на лицо, сделайте правду и не погубите душ своих и моей, чтоб совести наши остались чисты в день страшного испытания и отечество наше безбедно».

Ни один голос на суде не поднялся в защиту Алексея. Поборники старины уже не повернут назад Россию.

24 июня 1718 года судилище в сто двадцать семь человек единогласно вынесло суровый, но заслуженный изменником приговор: смерть!

Первым подписал приговор светлейший князь Меншиков, за ним – генерал-адмирал Апраксин, канцлер граф Головкин, Петр Толстой и все остальные.

25 июня царевича Алексея снова привели в пыточную камеру.

Допрашивал преступника сам Петр.

– Говори! – раздался холодный голос царя. – Бунт против меня умышлял? Сообщников себе приговаривал?

Царевич ответил едва слышным голосом, сильно заикаясь:

– Писал митрополиту киевскому, чтоб он привел в возмущение тамошний народ. Токмо не ведаю, дошло ли оное до его рук.

* * *

На следующий день, в шестом часу вечера, царевич Алексей Петрович умер.

27 июня был опубликован царский манифест:

«Всемогущий бог восхотел через собственную волю и праведным своим судом по милости своей дом наш и государство от опасности и стыда свободити, пресек вчерашнего дня его, сына нашего Алексея, живот, по приключившейся… жестокой болезни, которая вначале была подобна апоплексии[163]…»

Глава XII. Мирные переговоры

Россия и Швеция решили начать мирные переговоры; местом для них были избраны Аландские острова.

Главой русской делегации царь Петр назначил своего давнего сподвижника Якова Вилимовича Брюса, делегатами Швеции были барон Герц и граф Гилленборг.

Брюса сопровождала большая свита: секретари, переводчики, писцы, чины воинской охраны. Попал в эту свиту и Бахуров. Трифона Никитича сделало дипломатом хорошее знание шведского языка, который он старательно изучал уже несколько лет. Случайно услыхав об этом, Бахурова вызвал к себе вице-президент Коллегии иностранных дел Шафиров.

Бахуров отговаривался:

– Увольте меня, господин вице-президент, от сего неприятного для меня поручения. Привык уж я к своей службе.

– А это очень хорошо, – невозмутимо возразил Шафиров. – Нам на конгрессе и такие люди нужны, кои торговый политик понимают. В мирном трактате без статьи о торговле не обойтись.

– У меня дипломатических способностей нет, – жалобно взывал Трофим Никитич.

– Когда его величество приказывает, то должны найтись и таковые! – серьезно сказал Шафиров.

Бахуров был переведен на службу в Коллегию иностранных дел.