Два брата

— Еще разок покажи, — шепнула она.

— Что?

— Нож.

— А, сейчас. — Отто слегка опешил, но и обрадовался. — Круто, да?

Он достал нож и выкинул лезвие.

Дагмар потрогала острие.

— Думаешь, ты бы смог? — Голос ее чуть дрогнул. — Сможешь пырнуть нациста?

— Конечно. Если придется. Наверное, офигенное чувство. В кайф.

На секунду гримаса возбуждения исказила красивое личико Дагмар.

— Ты сможешь, я знаю, — выдохнула она. — И мне это очень нравится.

Пальцы Отто стиснули рукоятку ножа.

— Конечно, этого делать нельзя, — поспешно добавила Дагмар. — Пауль прав — слишком рискованно… Просто здорово, что ты смог бы, вот и все.

Убедившись, что Пауль все еще у десертного стола в дальнем конце зала, она взяла салфетку и, будто бы вытирая крем со щеки Отто, его поцеловала.

Поцелуй был не девчачьим. Нет, взрослее, опытнее, сродни тому, каким в «Красной пыли» Джин Харлоу одарила Кларка Гейбла.

— На память обо мне, — сказала Дагмар. — Спрячь нож, пока кто-нибудь не увидел.

С десертом вернулся Пауль.

— Что с тобой? — спросил он брата. — Чего такой красный?

— Не в то горло попало, — поспешно просипел Отто.

Супруги Фишер, обходившие немногочисленных гостей, остановились возле Фриды и Вольфганга, которые сидели в центре почти пустого зала.

— Признаюсь, я был лучшего мнения о берлинцах, — сказал герр Фишер. — Поразительное малодушие.

Он изрядно приложился к вину, и его слегка покачивало.

— Не вините людей, герр Фишер, — ответила Фрида. — Они знают, что гестаповцы запишут тех, кто пришел. Вы же видели двоих на входе.

— Вот потому-то лица, имеющие общественный вес, и должны были прийти. Подать пример. Но струсили! Эта власть управляет не по закону, а дубиной страха.

Захмелевший Фишер был беспечен и говорил довольно громко.

— Тише, дорогой. — Фрау Фишер обеспокоенно взглянула на маячивших официантов. — Помни, где мы находимся.

— Ну вот, извольте! — бесстрашно продолжил герр Фишер, но уже чуть тише. — Все боятся говорить правду. Слава богу, я развязался с этой страной. — Он подался вперед и заговорщически прошептал: — Знаете, днем я дал прощальное интервью берлинскому корреспонденту «Нью-Йорк таймс». В апреле он видел бесчинство перед моим магазином. Его самого захомутали.

— Перестань, дорогой, — сказала фрау Фишер. — Что толку сейчас вспоминать.

— Дорогая, негоже покидать землю предков, поджав хвост. Мы не бежим — нас выжили. И я не стану из этого делать секрет.

Фрау Фишер опять встревоженно оглянулась.

— Кажется, подают кофе, дорогой, — сказала она.

— Да и нам пора, — подхватила Фрида. — Мальчикам рано вставать в школу, мне — в больницу.

— Прежде чем вы уйдете, хочу кое-что сказать. — Герр Фишер тщательно выговаривал слова, как человек, пытающийся скрыть опьянение. Он взял Вольфганга за руку. — Мы с женой в неоплатном долгу перед вашими прекрасными мальчиками.

— Перестаньте, прошу вас, — перебил Вольфганг. — Они уже обалдели от счастья, когда вы дали им по сто марок.

— Наверное, в тот день они спасли жизнь нашей дочери, — не смолкал герр Фишер. — И уж точно уберегли от бесчестья. Мне вовек с ними не рассчитаться.

— Они — друзья вашей дочери, — вмешалась Фрида. — Пожалуйста, не стоит…

— Я лишь хочу сказать, что никогда этого не забуду. Дагмар, фрау Фишер и я скоро станем американцами, а у меня есть друзья, у которых есть друзья в конгрессе. Прошу вас, дайте знать… если вдруг… если ситуация… если вам понадобится помощь.

Вольфганг пристально посмотрел на Фишера.

— Большое спасибо, — сказал он. — Надеюсь, вы говорите всерьез, герр Фишер, потому что очень велика вероятность, что мы воспользуемся вашим предложением.

— Абсолютно всерьез. — Фишер стиснул руку Вольфганга. — Вы и фрау доктор Штенгель чудесные люди, а ваши мальчики — просто сокровище. Мы с женой их никогда не забудем.

Auf Wiedersehen Берлин, 1933 г.

Мечта Дагмар стать американкой не осуществилась, потому что семья ее так и не покинула Берлин.

Разглядывая газетные фотографии, запечатлевшие арест, Фрида и Вольфганг тотчас поняли, что гестапо намеренно тянуло до последнего. Фишера могли задержать на выходе из дома, но арест на подножке спального вагона представлял его перебежчиком, удиравшим тайком. Подзаголовок в «Фёлькишер Беобахтер» гласил: «Не спеши, еврей! Немецкий народ желает с тобой перемолвиться!»

Изумленное лицо Исаака Фишера, схваченное фоторепортером (которого полиция загодя уведомила об аресте), говорило о том, что он ни сном ни духом не ведал об уготованной ему судьбе. Удар был жестоким и сокрушительным.

В сияющем «мерседесе» отъезжая на вокзал, Фишеры пребывали в уверенности, что вскоре окажутся в стране, где им не будут угрожать разбой и насилие.