Два брата

Фрида съежилась за столом. Она уже не имела права здесь сидеть.

— Неужели правда? Мне запретят практиковать?

— Да, — сказал Мейер. От злости губы его дрожали. — Похоже, тебе запретят всякую деятельность. С завтрашнего дня объявляется бойкот всех еврейских предприятий.

Фрида глянула в газету: «Состоятся массовые демонстрации».

Она чуть не рассмеялась:

— Смешно. Откуда известно, что массовые? Стихийный протест по приказу.

Даже сейчас Мейер не удержался от соблазна набрать политические очки:

— Может, теперь ты поймешь, почему мы, коммунисты, всегда…

— Коммунисты! — зло перебила Фрида. — Куда же вы подевались? Месяц назад ваша партия насчитывала миллионы. Сто депутатских мест в рейхстаге. И армия головорезов. Не меньше, чем у этих. Что произошло? Где они и где вы? Никто не будет сражаться?

Мейер смотрел холодно.

— Наши вожди… — начал он.

— Ваши вожди драпанули в Москву! Они спасают свою шкуру, а соратников пусть убивают! Почему же они не объявляют «массовые демонстрации»? А социал-демократы? Церковники? Военные? Почему все молчат? У этих блядских нацистов даже нет большинства!

Фрида никогда не материлась. И даже в тот кошмарный день пожалела, что сорвалась. Единственное, чего Гитлер не в силах отнять, — ее личные устои. Только самой можно от них отказаться.

Да и что проку в ее горячности? Все равно что ломиться в наглухо закрытые двери.

— Я не в ответе за капиталистических лакеев, так называемых демократических социалистов, фрау доктор, — чопорно сказал Мейер. — Что касаемо немецкой компартии, теория Советского Интернационала предписывает…

В кои-то веки Фрида избежала бесконечного диалектического попугайства коллеги-сухаря — помпезных оправданий трусливого бездействия компартии и слепого подчинения прихотям Сталина.

За дверью раздался шум.

Грохот, злобные голоса. Истошный вопль. Потом дверь распахнулась и на пороге возникли они. Немыслимо, невообразимо. В ее кабинете.

В один миг святилище заботы, где десять лет изо дня в день трудилась Фрида, было изгажено, осквернено.

Захвачено. Поругано.

На пороге стояли трое. В коричневой форме и черных сапогах.

Штурмовики.

Много раз Фрида видела их на уличных углах, где они гремели жестянками, собирая деньги, и облаивали тех, кто ничего не давал. Злые задиры с тупыми лицами корчили из себя несчастных жертв и одновременно сверхчеловеков. Фрида уже приучилась избегать их взглядов и миновать рысцой.

И вот — невозможное свершилось.

Они в ее кабинете, перед ее столом. Победоносные красные рожи, большие пальцы зацеплены за кожаные ремни. Ноги широко расставлены, животы выпячены — так важно и вызывающе, что смахивает на клоунаду.

Однако, вопреки своему чванству, на секунду пришельцы замялись, будто и сами осознали нелепость ситуации. Поняли грубую неуместность своего присутствия в маленькой комнате, где миниатюрные весы и всякие инструменты, на стенах анатомические схемы и плакаты, призывающие пользоваться презервативами для контроля рождаемости и предупреждения дурных болезней. Где за столом маленькая докторша заполняет карточку.

Они были ужасно чужеродны. Как танк в палисаднике.

— Здесь больница! — выкрикнул Мейер. — Тут исцеляют!

Фрида оценила, что он нашел в себе силы заговорить, хотя голос выдал его дикий страх.

— Бойкот начнется только завтра. Кроме того, он добровольный. Вам тут нечего делать. Я вызову полицию.

Слова его разрушили чары, но весьма неожиданно. Штурмовики загоготали, будто смешной анекдот помог им преодолеть неловкость.

— Мы и есть полиция, герр доктор, — известил вожак.

Фрида встала.

— Что со мной будет? — спросила она. — Убьете?

— Пока ничего не будет, — ответил вожак. — Вам дозволяется уйти.

— Дозволяется уйти из собственного кабинета?

— Именно так. Валяйте домой. Мы пришли за ним.

Троица развернулась к Мейеру.

Лицо его мгновенно превратилось в маску смертельного ужаса. Он был абсолютно уверен, что пришли за Фридой.

— Ты член компартии, Мейер.

— Нет! То есть да, я был… — забормотал врач. — Но партия запрещена, и потому я больше не…

Мейер не договорил. От удара наотмашь дубинкой по лицу он без чувств рухнул на пол.

— Закиньте его в грузовик, — приказал главарь.

Оставляя кровавый след, штурмовики выволокли бесчувственного коммуниста.

— Хайль Гитлер! — Вожак щелкнул каблуками и вскинул руку в нацистском салюте.

Они ушли.

Фрида плюхнулась на стул. Сглотнула, боясь, что ее вырвет. Попыталась все осознать.

Адольф Гитлер, объект нелепого всеобщего салюта, пришел к власти два месяца назад.

И успел сделать так, что в больнице абсолютно невиновного беззащитного человека оглушают дубинкой и куда-то увозят. Причем безнаказанно, ибо такова государственная политика.

Всего за два месяца.

А Гитлер говорил, что его рейх просуществует тысячу лет.

На карточку капнули слезы. Запись о беременности фрау Шмидт расплылась синими разводами. Крохотная соленая дань океану горестей, уготованных миру.

Утраченная надежда Лондон, 1956 г.

Дагмар мертва.

Стоун в этом уверился и от пламени под вопившим чайником прикурил вторую сигарету.