Два босяка

И, очевидно, довольный работой своего детища, он задумчиво улыбнулся и покачал головой, отходя от Маслова. Он же, бледный до синевы, не шевелился.

– Клади!

Маслова положили на землю.

– Ну-ка, я обвяжу её… – тихо сказала какая-то баба и тут же, при людях, стала раздеваться, Сняв сарафан, она спустила и рубашку; потом, не особенно торопясь, надела сарафан и стала разрывать рубашку. – Чистая! Утром надела только. Ей-богу, право! – Она наклонилась над больным и подняла истерзанную руку… – Господи, благослови!

– Напрочь? – открыв глаза, спросил Маслов и отвернулся направо, как бы не желая видеть истерзанную руку.

– Вдребезги рассадило, батюшка. Совсем уж, надо думать, лишишься, – ласково сказала баба.

Маслов спокойно плюнул в сторону.

– Тише, ты! Чай, не чулок выворачиваешь… – заметил он, когда баба стала обвязывать руку.

Я наклонился, чтоб помочь ей.

– Вот что, Максим, – сказал он мне, – сходи ты в Ханскую до Степка, Там, против церкви, казака Макарши дом… Сходи, скажи ему, как вот это… отгрызла, проклятая… Нарвался я… Чай, поди-ко, – цела, дьяволова игрушка, не испортила зубов об мои-то кости… Иди скорее… будь другом! А без него сдохну я тут…

Родной души нет… Иди, а? близко тут.

– Хорошо… прощай, брат! Я пойду.

– Не воротишься сюда?

– Нет, не ворочусь уж.

– Прощай. Живы будем… – он махнул рукой и улыбнулся… – Увидимся скоро. Пути наши известны… Прощай!

Он ещё улыбнулся мне своими чёрными глазами, в которых давно уже погасло возбуждение и светилась только тоска и боль. Я пошёл к Степку…

В Ханскую я пришёл часов в семь вечера, сразу нашёл хату казака Макарши и вошёл во двор. На колодезном срубе сидела девушка-казачка и плела себе косу.

– Тебе чего? – спросила она.

Я объяснил.

– Иди вон в огород… Да палку брось, а то собаки нарвут…

Я бросил палку и пошёл в огород. Вышли две собаки, понюхали мне ноги и, очевидно, решив, что мной заниматься не стоит, равнодушно ушли в кусты. Впереди раздавался голос Степка:

– Ты говоришь – нельзя? Наплевать – нельзя!.. Ду-рашка-чудашка! мо-ожно!..

Нам всё можно… Ты мне кум? И тебе можно… Ты думаешь – кум, так и нельзя? Да что такое кум? Стучусь я к тебе ночью в хату… так? Кто там? Я, пустите ночевать.

Хорошо!.. Ты говоришь – иди, добрый человек, иди! У меня жена родит, иди! Так? ага!.

Я пришёл, жена родила; ты говоришь – будь кумом, потому такое есть поверье… Это…

О ба-а!.. Друг!.. Т-ты!.. Вот так май!.. Птичка божия! Вiдкiля? – закричал он, увидав меня.

Он сидел в тени, под ветвями черешни, против рыжего казака в одной рубахе, пьяного, нелепо вытаращившего на меня тупые и круглые глаза филина. Перед ними на какой-то пёстрой тряпице стояла баклага вина, лежала груда яблок, варёное мясо и огурцы.

– Макарша! Видишь человека? – толкая меня к казаку, кричал Степок.

– В-вижу! – вздохнул Макарша и почему-то сокрушённо и жалобно заморгал глазами и закачал головой, точно собираясь заплакать.

– Погоди, Степок… – сказал я.

– Видишь?.. – не хотел годить Степок, основательно пихая меня сзади кулаками и коленями. – Ну, так целуй его… Потому как оба вы горчайшие пьяницы… значит – братья родные, вот и всё. Ты знаешь, кто он таков, этот человек? И-ди-и ты, чучело!..

Наконец Степок подпихнул меня к казаку, тот расставил руки и вкусно зачмокал губами. Степок наклонил меня, толкнул, и я чикнулся носом в мокрые усы казака, который сейчас же уцепился мне за шею… Но я вывернулся из его рук.

– Ну, вот! – удовлетворился Степок. – Теперь готово! Теперь, стало быть, друзья! Ты, Макарша, цени его… знаешь, кто это? Московский купеческий сын! ага-а?..

Пропил че-т-тыре трёхэтажных дома и семь лавок с красным товаром!.. Миллион! понял?

– Понял! Всё пропил… и допил до штанов!.. – сказал казак и с грустью махнул рукой.

– Ха-ха!.. Это он до штанов пьёт!.. то есть до той поры, что кума стащит с него штаны и тю-тю!.. казаку до шинка нет дорозi! А дома горилки для чоловiка чорт-ма! понял? – объяснил мне Степок.

– Маслов умер, – сказал я, улучив, наконец, минуту. Степок сразу замолчал и с жалкой, недоверчивой улыбкой посмотрел на меня.

– На молотилке его изувечило… – добавил я.

– Так! Моя правда!!. – взвыл Степок и, побледнев, нелепо замахал руками.

– Я ему, дураку, говорил, – берегись, чёрт, не лезь!.. А он своё: «Не люблю, говорит, я их!» Изувечили, значит?.. Казаки?.. Вот эти?.. пьяницы?.. – Степок ткнул пальцем в лоб кума и кстати уж двинул его в бок ногой. – Эхма!.. Как же теперь?.. Я-то что?..

Где же Маслов?.. Что ты, чёрт деревянный, молчишь?! – вдруг освирепел он, обратясь ко мне. – Говори, как всё это? Ну, сломал он машину, ну? Ну, они его бить… ну?

Он и умер… а? до смерти? Что т-ты, дьявол, молчишь?! – Он сделал страшную рожу и полез на меня с кулаками: – Говори, жердь сухая!!. Ну?.. Э, чёрт с тобой! Пьян я или нет?