Два автомата(Рассказы)

Стал товарищ Алексеенко разбираться по справедливости. Поглядел в документы и видит — никакой разницы. Год рождения посмотрел — один у обоих год рождения. Характеристики прочитал, и характеристики одинаковые — как две капли воды, — словно под копирку написанные. Партийность проверил — оба комсомольцы. Успеваемость — оба отличники. И словно для смеха: одного звать Василий Павлович, а другого Павел Васильевич — только в этом и разница.

Сложил комбат документы обратно в конверт и затеял с ними дружескую беседу — однако и в беседе никакой разницы обнаружить не сумел: ни Василий Павлович, ни Павел Васильевич много говорить не любили, а на вопросы отвечали кратко и ясно, как положено: «так точно» или «никак нет». Видно — и строевики хорошие, и саперную специальность понимают. Говорил с ними комбат, говорил, и под конец спрашивает, кто из них женатый. Раз уж никакой разницы нет, помпотехом надо ставить женатого: ему денежное довольствие больше идет. Оказалось — ни один не женатый.

Подумал командир батальона и говорит: «Вопрос о вашем назначении, товарищи лейтенанты, отложим до вечера. А пока Степан Иванович сведет вас в расположение первой роты». Ну, они, конечно, руку к головному убору и левое плечо кругом. А мне смешно. Кто слушал раньше, как я рассказывал про нашего командира батальона товарища Алексеенко, тот знает его характер: человек был упрямый и нипочем не принимал решение без сознательного обоснования. Всегда подводил твердый базис. А тут, не то чтобы базиса, а даже прицепочки никакой нет для правильного решения. Помню — веду их по трассе, а сам думаю: «Интересно все-таки, кого куда он поставит?»

Участок от Назии до Шлиссельбурга, куда по дислокации должна на днях встать первая рота, был тогда еще не занятый и для проезда закрытый. Я спрашиваю: «Как пойдем, товарищи лейтенанты, — напрямик, тропкой, или дорогу станете глядеть?» Один захотел поглядеть дорогу и второй захотел поглядеть дорогу. Пошли поверху.

А весна тогда стояла протяжная, непутевая — семь погод на день было. То притает, то подморозит, а то и снег пойдет. То вода, то лед. Одно слово — Ладога. Утром поглядишь на осинку — каждая ветка в ледяном кожухе, а на ветках — голодные ленинградские воробьи.

Вот идем мы втроем, а лейтенанты между собой разговаривают. То удивляются, почему у всех убитых лошадей одна задняя нога задрана кверху, то еще чему-нибудь. Из разговора вижу — совсем необстрелянные ребята, но большие приятели, настоящие друзья. Хорошие из них выйдут боевые командиры. Идем мы так-то, идем, вдруг один из них остановился и нагнулся к земле. Что такое? Смотрю и я. Сверху, с насыпи, снег весь сошел, только инеем за ночь присолило — тонехонько-тонехонько. И вижу, просвечивает сквозь иней черный фанерный квадратик, лежит заподлицо с землей размером с папиросную коробку «Казбек» или немного побольше. «Осторожно, говорю, товарищи лейтенанты, это не иначе, как противопехотная мина закопана». «Мы и сами видим, что мина. Мы эти мины проходили в училище», — говорит один. «Действительно — мина, — говорит другой, — только та разница, что раньше мы их головой проходили, а теперь проходим ногами». Остановились на месте, стали осматриваться. Видим, метра через полтора — опять мина, немного подальше — еще одна. Так они и закопаны, как положено, в шахматном порядке, поперек насыпи метра через полтора, а вдоль насыпи — через два. Снег сошел — они и показались на свет. Кто их там закопал в прошлом году — немцы ли, наши ли, — неизвестно; известно только, что попали мы на минное поле и прошли по нему метров сто, не меньше. Как мы тогда не подорвались — непонятно. Хоть раз, а кто-нибудь из нас троих наступил на нее, змею. Скорей всего, я так думаю, нас мороз сохранил: грунт был мерзлый, крышки крепко припаяло к земле, сковало морозом, не позволило прогнуться под ногой. Однако — дело серьезное. Одна не взорвалась, на это нельзя надеяться — вторая вполне свободно может взорваться. К тому же — не все крышки видны — многие землей присыпаны. Вот стоим мы, словно на горячей плите, обдумываем — как быть. А ситуация такая: наверху, на насыпи, значит, мины, справа — откос и канал, — там уже вода у закраин, слева — кустарник; там, тем более, мины. Стоим, думаем, куда двинуться. Василий Павлович говорит: «Смотрите, как хорошо видны наши следы на заиндевевшей земле. Давайте вернемся по старым следам, — только на всякий случай дистанцию друг от друга надо держать, — по следам вернемся и пойдем в роту низом».

Павел Васильевич говорит: «Правильно. Если мы будем точно ступать на прежние следы — вернемся безо всякого риска. Но я думаю, можно и вперед идти: вон по той тропке». И правда, вдоль бровки насыпи стояли телеграфные столбы и мимо них тянулась тропка. Павел Васильевич понял, что тропку проторили связисты, когда вешали провод — значит, можно и нам идти: тропка испытанная, обжитая.