Два апреля

В Баренцевом море, сразу за Каниным Носом, еще не успела вся колонна лечь на новый курс, налетел вдруг при ясном небе шторм от норд-веста, и тут «Кутузов» показал, что такое высота надводного борта, чуть ли не в десяток раз превышающая осадку. Его валяло на обе стороны и неудержимо несло к берегу, на камни. Самоходки хоть извивались змеями на волне, могли идти своим курсом, а «Кутузова» несло. Овцын связался по рации с Балком.

- Придется попрощаться, Иннокентий Юрьевич,- сказал он. - Я лягу на ветер. Ничего другого не придумаешь.

- Вижу, - сказал Балк.

- Идите без меня, я потом догоню.

- Добро, - разрешил капитан «Гермеса». - Воюйте в одиночку. Постойте, Эра Николаевна хочет сказать вам несколько слов.

- Как она держится - спросил Овцын.

- Как подобает.

- Работает?

- О да, - пробасил Балк. - Бледнеет, но работает.

- Передайте поклон, - сказал Овцын. - А «несколько слов» я выслушаю на Вайгаче. Некогда. Успеха вам, Иннокентий Юрьевич.

- И вам.

Овцын застегнул крышку рации, приказал ворочать, на ветер. «Кутузов», подставив ветру обтекаемый нос, медленно пополз от камней на северо-запад. Караван уходил все дальше, и скоро в штормовом море остался один вычурный речной пассажир. Внушительно выглядел он у невской набережной. Беспомощным и жалким оказался здесь, в чужой ему и недоброй стихии.

- Иван Андреевич, - позвал старпом с крыла мостика. - Узнаете?

- Вот дьявол! - выразился Овцын, вернулся в рубку и включил рацию. Когда аппарат согрелся, стал вызывать: - «Шальной», «Шальной», я «Кутузов», прием...

- Ну, чего тебе, «Кутузов»? - услышал он насмешливый голос Бориса Архипова.

- Ты зачем увязался, отец? - спросил Овцын, стараясь построже.

- По привычке, - ответил Борис Архипов.

- А ты хоть видишь, что на море делается?

- Ничего такого, чего бы я еще не видел, я не вижу, сынок.

- А если твою скорлупу накроет?

- Тогда у меня е будет риска погибнуть под трамваем, - сказал Борис Архипов. - И вообще мне суждено умереть, от инфаркта. Ты не волнуйся. Ты же старый морячина и знаешь, что накроет или не накроет - это зависит не от волны, а от рулевого. Пустяки, здесь казаки на кочах ходили.

- Милый мой, - сказал Овцын, - эти кочи были по шестнадцать тысяч пудов водоизмещением. А у тебя сколько, помнишь?

- Двести сорок тысяч поллитров, - хохотнул Борис Архипов.

- Видишь, в два раза меньше. Валяй обратно, догоняй колонну.

После недолгой паузы Борис Архипов сказал серьезно:

- Слушай, сынок. Раз я за тобой пошел, значит, так надо. Авось пригожусь.

Когда Канин скрылся из виду, Овцын спустился с мостика. На камбузе Алексей Гаврилович, сквернословя, привязывал к плите бачки. На бледном, похудевшем лице повара проступили морщины.

- Почему буфетчица не помогает? - спросил Овцын.

- Пыталась помогать, - проворчал Алексей Гаврилович.

- Ясно... А вы прекрасно держитесь, - польстил он. - Не подумаешь, что первый раз в море.

- Иначе нельзя. Не будет обеда, меня съедят. Приходится держаться, чтоб ему, этому морю...

Овцын терпеливо дослушал все, что Гаврилыч пожелал в сердцах Баренцевому морю, и пошел к буфетчице. Ксения лежала навзничь, вцепившись пальцами в борта койки, упираясь ногами в переборку. Она скосила глаза на капитана, подняла руку, чтобы поправить сползшее с бедер платье, но в этот момент «Кутузова» снова положило на борт. Ксения, охнув, вцепилась в койку. Овцын поправил ей платье с сел рядом.

- Как это страшно! - проговорила Ксения. - Такого со мной еще не

было.

Он вынул из кармана лимон, очистил его.

- Сядьте и съешьте.

- Я не смогу сидеть.

- Сможете, мне лучше знать.

Он усадил ее и держал, пока она, давясь и морщась, ела лимон.

- Теперь наденьте сапоги и пойдем наверх

- Вы с ума сошли! - простонала Ксения.

- Во-первых, капитану так говорить нельзя. Во-вторых, выполняйте, что приказано.

Она взмолилась:

- Зачем вам надо меня мучить? Ради всего святого, дайте мне умереть спокойно! Оставьте меня!

- Ксана, я вас не оставлю, и не заставляйте меня повышать голос.

Она добралась до шкафа, надела брюки, сапоги, куртку.

- Боялась, что меня вырвет, - сказала она, пытаясь улыбнуться.

- Это лимон, - объяснил он.

Овцын вывел ее на палубу, на ветер и брызги, заставил ходить вверх и вниз по ускользающим из-под ног трапам.

- Какое страшное море! - сказала Ксения. - Волны выше нашего корабля.

- Раза в два ниже, - улыбнулся он. - Они выше вон того бедолаги. - Он указал рукой за корму.

- «Шальной»? - изумилась Ксения. - Почему он пошел за нами?

- Чтобы подобрать команду, когда мы перевернемся.

- А мы перевернемся? - спросила Ксения.

- Нам нельзя переворачиваться. Идите, Ксана, помогите Гаврилычу. Если опять станет муторно, поднимитесь наверх и постарайтесь замерзнуть. А потом, не уходя с палубы, постарайтесь согреться.

- Спасибо, что вы вытащили меня из каюты, - сказала Ксения. - Там я умерла бы.

- Это мне невыгодно, - покачал головой Овцын. - Кто же будет ставить цветы в мою вазу?

Ксения вскрикнула:

- Я же .забыла убрать ее со стола! Она разбилась.

- Найдем другую, - сказал Овцын. - В трюме того добра хоть ушами

ешь.