Два адмирала

Лишь только позволило приличие, миссис Доттон попросила у хозяина позволения удалиться со своей дочерью в другую комнату. Выходя, она бросила боязливый взгляд на мужа, лицо которого начинало уже краснеть от частого употребления портвейна; несмотря на все старание казаться улыбающейся и веселой, она не могла скрыть своей душевной тревоги и лишь только вошла в гостиную, как слезы градом потекли по ее щекам. Милдред не нужно было объяснений, она бросилась на грудь своей матери и несколько минут горько плакала вместе с ней.

— Что за причина, Милдред, — сказала мать, успев, наконец, преодолеть свои чувства и осушить слезы и глядя с нежной любовью в лицо прекрасной девушке, — что адмирал Блюуатер в продолжение всего обеда так коротко с тобой обходился? Право, я не знаю, что и подумать!

— Он чудный старик, добрая матушка, — отвечала Милдред. — Он так добр, так откровенен, что невольно с первой встречи приобретает полное доверие каждого. Мне удивительно только, неужели он серьезно говорил о благородной смелости и высоком мужестве принца Эдуарда?

— Без сомнения, это была одна только шутка; министерство едва ли вверит команду флота кому-нибудь другому, кроме истинного вига. Когда я была еще девушкой, я видела многих членов его фамилии и всегда слышала, что о них отзывались с истинным уважением. Лорд Блюуатер, двоюродный брат этого Блюуатера, был очень дружен с нынешним лордом Вильметером и часто бывал у него. Сколько я помню, этот Блюуатер в ранней юности был жестоко обманут в любви и с тех пор ни разу и не подумал о браке. Поэтому тебе не мешает быть с ним несколько осторожнее.

— Это предостережение, милая матушка, совершенно, кажется, лишнее, — отвечала Милдред, смеясь. — Я могу любить адмирала, как отца, а для другого какого бы то ни было чувства он, кажется мне, уж слишком стар.

— Но зато он моряк, а это, сколько мне известно, должно иметь в твоих глазах какую-нибудь цену, — отвечала мать, улыбаясь и с нежностью, однако, и не без лукавства, глядя на свою дочь.

В это время в комнату вошел Блюуатер.

— Я бежал от бутылки, как от самого страшного неприятеля, желая скорее присоединиться к вам и вашей прекрасной дочери, — сказал он. — Окес со своим братом баронетом сильно потягивают кливер, как говорят моряки, а я без сигнала вышел из линии.

— Я уверена, что сэр Джервез не пьет вина более того, сколько оно может быть полезно уму и телу, — заметила миссис Доттон с поспешностью, в которой тотчас же начала раскаиваться.

— О, разумеется, нет! Джервез Окес умерен, как самый строгий отшельник, а между тем у него есть такая способность казаться пьющим, что он любому четырехбутыльнику будет приятным сотоварищем. Как он это делает, я не могу вам сказать, но у него выходит это так ловко, что он едва ли лучше победит врага на открытом поле, чем своих застольных противников заставит покатиться под стол. Сэр Вичерли только что начал свои тосты в честь Ганноверского Дома, и у них, вероятно, будет еще долгое заседание.

Миссис Доттон со вздохом отошла к окну, стараясь скрыть свою бледность. Между тем адмирал Блюуатер спокойно сел подле Милдред и пустился с ней в длинные рассуждения.

— Я надеюсь, миледи, — сказал он, — что вы, как дочь моряка, будете снисходительны к болтовне собрата вашего батюшки. Мы, вечно заключенные в свои каюты, бедны идеями и худо знакомы со многими предметами, а говорить поминутно о ветре и волнах наскучит даже и поэту.

— Как дочь моряка, сэр, — отвечала Милдред, — я уважаю звание своего отца, а как дочь Англии я высоко ценю храбрых защитников нашего острова. Но я сомневаюсь, чтоб моряки имели менее предметов для разговора, чем другие.

— Ваше мнение меня очень радует, миледи, потому что, если вы позволите только быть с вами откровенным, не как однодневному знакомому, а как другу многих лет, да и почему же, право, не быть этому? Мои чувства говорят мне, будто я давно уже вас знаю, хотя я и уверен, что мы прежде никогда не встречались.

— Может быть, сэр, это служит знаком того, что мы впоследствии будем долго знать друг друга, — сказала Милдред с пленительной улыбкой, чуждой всякой хитрости и расчетов. — После этого я надеюсь, что вы будете откровенны со мной.

— Если так, то я, под опасением сделать величайшую ошибку, скажу вам просто, что «мой племянник Том», как говорит сэр Вичерли, вовсе не увлекательный юноша, и я надеюсь, миледи, что на него смотрят здесь все теми же глазами, как и пятидесятилетний моряк.

— На это, сэр, я могу вам отвечать только как девятнадцатилетняя Девушка, — сказала Милдред, смеясь, — и потому скажу вам, что эта девушка вовсе не видит в Томе Адониса или Кричтона!

— О, как я рад это слышать! — воскликнул Блюуатер. — Ведь на его стороне и без того страшное преимущество. Он, как я слышал, наследник баронета?

— Кажется, что так. У сэра Вичерли нет другого племянника, по крайней мере, он старший из трех своих братьев, а так как баронет бездетен, то, вероятно, Тому и достанется все наследство. Не знаю, правда ли, но я слышала от отца, что сэр Вичерли всегда говорит о Томе, как о своем наследнике.