Штиль в глазницах; окаменевши, ослепло в них мореИ подёрнулось гладью — незрячею, ледяной.Мрак сгустившимся холодом всякого множит на ноль…Губы смертно срослись. Обезличена странною тьмою,Подпираю какую-то стену усталой спиной,Штукатурку вслепую до этого тщетно обшарив:Не сыскалось дверей. О, тоска мне сестры родней!..Ночь всеядна. Не спрятаться в доме бездверном от ней!Зябко кутаю душу лохмотьями дел обветшалых,Грею углями тлеющей славы минувших дней,От борьбы укрывая наследьем былого скудным.Только душам того не надо, счастливым вольными…Омертвевшее было, жарко течёт по скуламМоре, в дырах глазниц заплескавшись солёными волнами…Шаг от стены — не боюсь, коль внезапно вспомнила.Шаг в темноту? Рот разверзся раной — ори!Чрез плечо обернувшися, вижу: неоспорим,Хлещет свет из распахнутой двери на звук ГосподнегоИмени, шёпотом мною произнесённого.Утопая в сиянье, порывом духа спасённого,В дом гляжу я на голос, зовущий меня изнутри.