Душка

— Мам, ну отец же сто раз рассказывал, как оно на самом деле было. Поспорили они на поцелуй, что ты будешь его женой. Ну? Забыла что ли? Петровна ему сказала, что ты его не любишь, а он упёртый был, сказал «добьюсь», и всё тут. И поспорили. На поцелуй, блин, мама, что такого…

— И ты поверила? А если бы я не пошла за него замуж, что тогда?

— Тогда Петровна была готова свадьбу с ним гулять…

— Ну, и где тут логика? Хоть так, хоть этак — Петровна в выигрыше. Не замуж, так хоть под забором пососаться, тьфу!

— Мамка, что ты в самом деле, смерть на пороге топчется, а ты о чём? Вышла ж замуж. Ну?

— Что «ну»? Знала бы ты, какой тогда скандал разыгрался. Бабка твоя меня в ЗАГС провожает, развод брать. Дед твой орёт: «Постреляю!». Сваху в больницу забрали с этим, как его, с сердечным приступом. Оттого, наверно, и померла рано, бедная. Петровна месяц боялась нос на улицу показать. А папик твой, как ни в чём ни бывало, в запой ушёл. Домой его привозят на тачке, у калитки сгружают. Ночь проспался, с утра тишком в дверь проскользнул, чтоб никто за шиворот не поймал, и на работу. Где кормился, что ел, кто кормил — Бог его знает. Может, и Петровна. Ох, и было…Ох, сердечко заходится, ох…

— Мам, да хватит тебе.

— Ты вот говоришь, что не хозяйка в доме Толика, да? А тут ты хозяйка, значит?

— Так родительский дом…

— Смерть, значит, у моего порога топчется, да? Забрать, получается, меня хочет, тобой не выплаканную, медью не отпетую? А сама мне сказки про ангелов-спасителей поёшь. Помнишь ли ты, доча, как мы все тут год назад договаривались? Кому этот дом должен достаться?

— Договаривались. Анечке. Так а я разве что против имею?

— Ага. Похоронить меня приехала и Анечку без наследства оставить.

— Так у них в Серпухове квартира.

— Квартира-то квартирой, однушка в кредит купленная, а домик этот ей должен по нашему уговору отойти. А у тебя муж есть. И дом есть, ты как-никак законная жена.

Елена смотрела на мать расширившимися глазами, дёргая правой рукой за верхнюю пуговицу на ситцевой рубашке. Тамара Васильевна хоть и ослабла за последний год и здоровьем и умом, а с памятью у неё, как оказалось, всё в полном порядке. И ведь действительно был такой уговор — не делать никаких завещаний, а после смерти Тамары Васильевны идти к нотариусу и писать отказ от наследства в пользу внучки Ани. От завязавшейся натужной ситуации у Елены закололо под левым ребром. Мать-то ещё имеет силы и волю! Попробуй что против сказать — выгонит. И куда тогда топать? К Анатолию Ивановичу на поклон? Прости, мол, муженёк, бес попутал. И к чему тогда было всё это затевать? Бестолковая ситуация, и от осознания её тупиковости Елена Владимировна прослезилась.

— Мам…

— Что «мам»? Я пятьдесят шесть лет мама, а был бы брат твой жив, то и все шестьдесят, — грубым наставническим тоном буркнула Тамара Васильевна. — Говоришь, Толик тебя разлюбил? А, ну, дай-ка телефон, я ему сейчас позвоню и узнаю, как оно на самом деле.

— Не надо, мама!

— Чего ж так? Если разлюбил, пусть и подаёт на развод, ищет себе молодуху горшки на старости лет выносить. Он тебе сам сказал, что разлюбил или как?

— Мы с ним вообще последнее время почти не разговаривали.

— А-а-а, вон оно как! Да-да-да, это ты умеешь, в молчанку играть да гордыней окапываться. На танцы не пустишь — неделю с губами надутыми ходишь и не разговариваешь. Это у тебя с детства. Папик тоже умел нервы трепать молчанием. Вся в него. А у меня свой вопрос к тебе имеется: а ты Толика любишь? Не разлюбила ли, дорогая, ты его? Может, тут дело-то в другую сторону вертится?

Елена Владимировна побледнела, почему-то левый глаз задёргался. Вроде бы, плохая примета, к слезам и смерти близкого родственника. А ведь в чём-то права мать, может, и так, — потускнели чувства, переродилась былая любовь в обыкновение и повинность, а цветочная поляна радости в пустую степь горкой полыни. Бывает ли так у других людей или только у неё это? Сложный вопрос, а ответ заблудился где-то в запутанных лабиринтах сознания.

— Остыло как-то, мама. Какая любовь… привычка и не больше.

— Ну, знаешь ли, не ты первая, не ты последняя. У всех такое бывает, но не все глупости городят. На работу тебе надо вернуться, бесишься на своём заслуженном отдыхе. Я как на пенсию вышла, так ещё десять лет мантулила. А ты, глупая, с директоршей горшки побила из-за того, что та правду тебе сказала о твоём характере тяжёлом. И слёзы пустые полгода чеканила. О себе, значит, подумала, сбежала красавица, а Толику каково? Я ж и смотрю, не звонишь ему, и он молчит. Чую, что кошка чёрная пробежала между вами. Ладно, разберётесь, я прослежу, умирать пока не буду. Так и знай. Заруби это себе на носу, доча!.. Анечка звонила?

— Звонила.

— И что?

— Собирается приехать на днях.

— Вот и хорошо. Приедет. Мы тут с внучкой и потолкуем о том, что я задумала. А ты к мужу езжай.

— Не поеду.

— Поглядим.

— А что это ты там задумала?

— Пока ты в магазин ездила, Петровна приходила. За хоспис хлопотала, своих детей просила помочь, сынок-то у неё в исполкоме работает. Берут меня в хоспис этот. Деньги есть, ты знаешь, скопила, хватит.