Душераздирающее творение ошеломляющего гения

И вдруг примерно в четверти мили, со стороны загородного клуба «Онвенция» показались огни. Они двигались в нашу сторону. Мне пришла в голову странная мысль: это может быть страж порядка; я завел машину и поехал к деловому центру городка, надеясь миновать этого стража без приключений. Когда мы уже почти поравнялись с машиной, она оказалась безусловно полицейской, и из нее на нас с яростным обыском набросился луч света. Мы остановились.

Многие из вас знают, что в маленьких спокойных городках у полицейских бывает не так уж много работы, и сводится она к следующему: 1) следить, чтобы границы города не пересекали подозрительные типы (которые, как правило, ездят в подозрительных машинах) и 2) не позволять молодым людям жить нормальной жизнью молодых людей. В старших классах мы тратили кучу времени, когда нас останавливали бдительные офицеры, а мы недоумевали, зачем они обшаривают со своими фонариками наши машины.

Проезжая навстречу нам, он остановился посреди дороги и открыл окно. Я сделал то же самое. У него были усы, как у Дитки^[212].

— В чем дело? — спросил он. Прическа у него тоже была как и Дитки.

Я объяснил, что мы осматриваем город — я вырос здесь и теперь показываю его своему приятелю.

Он пристально посмотрел на меня.

— По какому адресу вы жили? — спросил он.

Я ответил.

Снова пристальный взгляд. Потом он нас отпустил.

Мы поехали дальше, однако беглый взгляд в зеркальце заднего вида подтвердил нашу догадку: он развернулся и поехал за нами следом. Мы проехали еще полмили и свернули к нашей церкви — Святой Марии. Остановились перед входом. На фасаде из красного кирпича висело объявление о 150-летнем юбилее храма. Похоже, заперто. Дверь обычно открывалась и закрывалась в непредсказуемом режиме.

А потом мы ощутили его присутствие. Он поставил свою машину вровень с нашей. Окошко у него было открыто. Я открыл свое окно.

— А теперь в чем дело? — спросил он.

Я объяснил ему, что смотрю на свою церковь. Я сообразил, что это мое первое столкновение с полицией после истории с ночным пляжем, бумажником и лос-анджелесской молодежью. Я посмотрел на Дитку. И стал думать: может, он меня помнит? Может, он помнит меня ребенком, который хулиганил в этом городе, разбивал его окна, целил снарядами из рогаток в его фонари, яйцами в его стены и камнями в его полицейские машины, который стирал с лица земли его детские площадки и поджигал его улицы. Он вполне мог меня знать, вполне мог знать о том, что наша с друзьями жизнь целиком была посвящена тому, чтобы сеять вокруг хаос, делать прекрасное уродливым, зеленое — черным, а белое — серым. А если он узнает еще и про книжку…

— Слушайте, вы уже один раз нас остановили. Я рассказал, что мы здесь делаем. Теперь вы привязались ко мне прямо перед моей церковью. Я прожил в этом городе двадцать лет. Неужели это не дает мне права вернуться сюда и оглядеться по сторонам?

— В общем, — сказал он, — у нас тут недавно было несколько ограблений, и если я вижу, что какая-то машина останавливается у разных домов, то беру на заметку.

За последние полвека в городе произошло не больше четырех преступлений, но они упоминались вновь и вновь как повод залезать в машину ко всему необычному, что проезжает мимо. Мы уставились друг на друга и довольно долго так и просидели. Я знал об этом городе такие вещи, которых он не знал никогда. Я хотел, чтобы машина, которую я взял напрокат, превратилась в огромный грузовик, а я проехал на нем по полицейской машине и сплющил ее в лепешку.

— И что дальше? — спросил я.

Он со значением пожал плечами.

— Ничего, — сказал он.

— Вот и прекрасно, — сказал я. Сказал грубо.

— Вот и прекрасно, — сказал он, пристально меня рассматривая.

— Вот и прекрасно, — сказал я еще грубее. — Значит, всего доброго?

И он уехал.

Церковь была закрыта. Мы доехали до пляжа, но и он был закрыт. Мы подъехали к моей школе — древней, одинокой, освещенной, как памятник, и запертой. Потом мы проехали через городскую площадь и по Дирпат-стрит выехали из города. На выезде мы проехали мимо полицейского участка, где стояли две патрульные машины, и когда мы проезжали мимо, их огни превратили нас в призраков, и я задумался, знают ли они, кто я такой и что я сделал.

Стр. 435, абз. 1. Названия гробов в похоронном бюро

Названия гробов я придумал сам.

Стр. 478, абз. 4. Скай умерла

Мы были в комнате не все, когда узнали о смерти Скай.

Стр. 487, абз. 7. Что стало с Шалини

О том, что кома продолжалась две недели, я говорил наугад и был полностью готов к тому, что меня поправят. Но выяснилось, что я был прав, да и в отношении всех остальных событий я оказался не так уж неправ. А теперь, поскольку люди часто спрашивают, как сейчас дела у Шалини, и поскольку тут можно много рассказать, предоставим слово ей самой. Шал написала это письмо специально для вас в начале октября 2000 года:

В данный момент у меня побаливает голова, но ничего необычного в этом нет. После несчастного случая у меня очень часто бывали головные боли.