Душегубы

Конечно, сделал он это не только из отеческой любви к наследнику. Плохой он был бы бизнесмен, если б не попытался выторговать кое-какие выгоды по жизни.

Во-первых, ему продали по сходной цене контрольный пакет акций одного из самых доходных предприятий области — ликеро-водочного завода. Во-вторых, ввели в правление «Прим-банка». В-третьих, дали возможность создать риэлтерскую контору, чтоб вести операции с городской недвижимостью. Но самое главное — обезопасили дела Соловьева от наездов всяческих теневых структур. Степа, Фрол и ряд других авторитетных деятелей объяснили почтеннейшей публике, что трогать московского воротилу или забижать его людей строжайше запрещается, а те, кто это попробует игнорировать, будут уволены от жизни с выходным отверстием или без такового. Как всегда, конечно, нашлась борзота, которая не поняла с первого раза.

Некий невосприимчивый к словам рэкетмен по кличке Лысый, неоднократно предупреждавшийся криминальным сообществом за беспредельные действия, изобразив из себя жутко крутую инстанцию (это при наличии двух пистолетов и трех двуствольных обрезов на десять человек команды), самонадеянно предложил свою крышу соловьевским риэлтерам. Но тем уже был выдан телефон, по которому следовало позвонить в случае подобной неприятности. Они позвонили, объяснили суть проблемы Фролу. Тому и десяти минут не пришлось выяснять, кто именно наехал. Фрол проявил определенный гуманизм в отношении незрелой молодежи, входившей в группировку Лысого. Их отловили в родном подвале, где эти романтики квасили после трудового дня, и отметелили в лучшем виде, но не до смерти. Так, не больше, чем до разбитых носов и синяков на роже, обойдясь без переломов ребер, вывихов челюстей и разрывов селезенки. Даже почки никому не отбили. Наиболее серьезно пострадал только один поклонник Брюса Ли, который пытался отмахиваться ногами и кричать «Ки-я!». Ему сломали голень и обеспечили сотрясение мозга. Кроме того, разумеется, отобрали у шпаны все стреляющее: не фига пушки носить, если пользоваться не умеете. Ножи тоже забрали, чтоб не баловались попусту. В общем, юношество отделалось испугом. Но Лысому, как вполне совершеннолетнему и ранее судимому, то есть уже знакомому с нормами блатного права, пришлось куда хуже. Темной ночкой его вывезли на городскую свалку, где он и был поутру обнаружен местными бомжами без каких-либо признаков жизни и мужского достоинства. Причем судмедэкспертиза установила, что сначала он был лишен второго, а уж потом первого.

Был также неприятный случай, когда некий вполне легальный член правления «Прим-банка», то ли по наивности, то ли от недостатка опыта, вдруг решил выяснить, почему в его любимое заведение вписывается посторонняя фигура и что, собственно, «Прим-банк» будет с этого иметь. После того, как новенькая «тойота» этого любопытствующего господина пыхнула ярким пламенем, унося в небытие полста тысяч баксов — бедняга даже застраховать ее не успел! — член правления понял, что лишнее знание может оказаться вредным и для его личного здоровья.

Так что отношения между Соловьевым-папой и будущей Береговией неуклонно укреплялись.

Чем же Антон Борисович собрался порадовать Иванцова? Нынешний мир так устроен, что, когда тебе сообщают, будто желают порадовать, невольно возникает желание запастись валидолом или хотя бы валерьянкой. В это время позвонили с проходной поселка.

— Виктор Семенович, к вам тут приехал господин Соловьев из Москвы, а с ним те иностранцы, что летом приезжали. Сноукрофт и Резник. Пропустить? Иванцов замешкался. А этим чего надо?

— Пропустить. Только без машин. Пусть пешочком до дачи пройдут.

Это позволяло подумать пять-десять минут. И прикинуть, за каким лешим принесло сюда эту заокеанскую братию.