Душа так просится к тебе

Прожив три года в Москве, Софья, разумеется, слышала много разговоров об этом человеке, но ни разу не видела его: на вечера к Анне Половцев не приходил. За ним вообще не числилось обычных для купечества подвигов вроде поездок к цыганам, шумных загулов по ресторанам, погромов в борделях и купаний своих «этуалей» в лоханях с шампанским. У первого купца Москвы не имелось для подобного отдыха ни времени, ни желания. Говорили даже совсем уж несусветное — что Половцев не держит любовницы, уже почти двадцать лет храня верность жене. И Софья чувствовала себя довольно неловко, поднимаясь из кресла навстречу невысокому, прекрасно одетому человеку лет сорока с некрасивым умным татарским лицом, протягивая ему руку и отчаянно гадая: зачем она могла ему понадобиться? Физиономия Половцева показалась ей смутно знакомой, но где и когда она видела ее, Софья никак не могла вспомнить.

— Доброе утро, госпожа Грешнева, — низким, спокойным, сразу же понравившимся Софье голосом поздоровался гость, весьма умело прикладываясь к ее руке. — Сразу же прошу прощения за то, что, не будучи представлен, позволил себе ввалиться к вам спозаранку.

— О, что вы, будьте без церемоний, я очень рада знакомству, — чинно произнесла Софья, наспех вспоминая Аннины уроки хороших манер. — Прошу садиться, господин Половцев. Сейчас подадут чаю.

Несколько минут они вежливо беседовали о погоде, последних театральных премьерах, недавно вышедшей в журнале «Нива» и наделавшей много шуму повести Григоровича и прочих пустяках. Наконец Марфа внесла самовар, чашки, на всякий случай смерила Половцева грозным взглядом и, тяжело ступая, удалилась. По звуку ее шагов Софья поняла, что Марфа направилась в соседнюю комнату, откуда без помех можно было услышать все, что говорится в гостиной.

— Софья Николаевна, вы, вероятно, желали бы знать, с какой стати я мешаю вам в воскресенье спокойно отдыхать, — очень серьезно произнес Половцев, но узкие глаза его, устремленные на молодую женщину, смеялись, и она, чувствуя, как ее отпускает настороженность, улыбнулась и искренне сказала:

— Вы правы, я умираю от любопытства. Ваш визит для меня большая честь, но я в толк не возьму, чем могу быть вам полезна.

— Совсем наоборот. — Половцев не спеша отпил крепкого чаю и аккуратно вернул чашку на блюдце. — Это я могу быть полезен вам, что и сочту за великую честь.

— Простите, я вас не понимаю, — спокойно проговорила Софья, хотя внутри ее уже забилось, запрыгало предчувствие недоброго. Он — полезен — ей?! Но — как? Господи, неужто снова… «Тысяча — содержание и без счету на булавки», кто же это предлагал ей такое? Да кто только не предлагал… Первым был давным-давно, еще в Ярославле, тамошний предводитель дворянства… Маша Мерцалова тогда со смехом уверяла ее, что подобные предложения — необходимая составляющая жизни любой актрисы. Неужели и Половцев туда же? Господи, а ведь такой серьезный человек…

— Чем вы так испуганы, Софья Николаевна? — поинтересовался Половцев. — Поверьте, я здесь лишь потому, что знаю о вашем уходе из Большого театра. И знаю все, что тому предшествовало. Это ведь ни для кого не секрет, не так ли?

— К сожалению, да, — осторожно ответила Софья. — После той статьи в «Листке»…

Половцев коротко и внимательно взглянул на нее. Помолчав, продолжил:

— Я, как вы, верно, знаете, свой человек за кулисами, не раз бывал на репетициях. Я присутствовал и на последней, генеральной, когда вы так решительно отстаивали перед Альтани свой взгляд на подачу образа… и, признаться, полностью был на вашей стороне.

Только сейчас Софья поняла, почему лицо гостя показалось ей знакомым: она в самом деле не раз встречала его за кулисами или видела сидящим в зале, но думала, что это покровитель какой-нибудь хористки, и никого о нем не расспрашивала.