Душа так просится к тебе

Графиня Анна Грешнева встретила пасхальную ночь дома, хотя еще накануне приготовила строгое серое платье и кружевную мантилью, чтобы пойти в церковь. Но около девяти часов вечера, в который раз за минувшие дни разрыдавшись и увидев в зеркале свое подурневшее, измученное, залитое слезами лицо, молодая женщина поняла: вести себя насильно в храм и стоять бесконечную пасхальную службу у нее нет ни сил, ни желания. Она отпустила в церковь счастливую горничную, прямо в платье легла на разобранную постель и, не вытирая бесконечных, медленно ползущих по щекам слез, постаралась ни о чем не думать. В окно ярко светила полная луна, ее луч лежал наискосок на подушке, и Анна машинально водила по нему пальцами. Ее знобило, но потянуться за одеялом казалось немыслимым, и она не двигалась с места. Думы упорно возвращались к Максиму Модестовичу Анциферову.

Когда три дня назад Анна из газет узнала о загадочной смерти «одного из влиятельнейших государственных лиц Российской империи», ей показалось, что рассудок разламывается на несколько частей и каждая взрывается истерическими, суматошными, ни капли не похожими друг на дружку мыслями. Сначала Анна чуть не кинулась в Лопухинский переулок; затем, кое-как сообразив, что толку там от нее никакого не будет, а разговоров лишь добавит, решила отправиться в номера «Англии», где, как говорила Катя, она остановилась со своими двумя джентльменами. В том, что младшая сестра причастна к смерти Анциферова, Анна не сомневалась, но, собрав остатки самообладания, она в конце концов не поехала и туда. Каким-то задним чутьем молодая женщина сумела понять, что, если сейчас она кинется к Кате и начнет читать ей мораль, та зыбкая ниточка доверия, протянувшаяся между ними, оборвется, и она снова не увидит сестры много лет.

При мысли о том, что младшая сестра убила Анциферова, у Анны темнело в глазах, и она торопливо напоминала самой себе, что при Кате находятся два законченных бандита, которые могли сделать это и легче, и лучше. Выпив все лавровишневые капли, отыскавшиеся в доме, Анна послала за одной из своих девушек, Сюзон, которая отличалась тем, что никогда не задавала глупых вопросов, и отправила ее на разведку в Лопухинский. Сюзон помчалась, вернулась поздно вечером, и от привезенных ею новостей Анне стало еще хуже.

Выяснилось, что весь Лопухинский и пол-Пречистенки были разбужены среди ночи револьверной пальбой. Из подворотен повыскакивали дворники, кто-то послал за квартальным, сбежались заспанные горожане, но, когда это войско столпилось у ворот дома тайного советника Анциферова, дом уже жарко и весело полыхал, выбрасывая из окон верхнего этажа рыжие языки пламени. С первого взгляда стало понятно, что его не потушить, и задача теперь заключалась в том, чтобы не дать заняться другим домам в переулке. Дворник из соседнего дома, отставной солдат Кузьма тем не менее успел совершить героический поступок, попавший во все газеты: облившись водой и накинув на голову полушубок, он кинулся в пылающий дом и выволок из него спящую мертвым сном горничную Анциферова Глашку. Добудиться Глашки в ту ночь так и не смогли: она не проснулась даже после того, как ее окатили водой, и благополучно почивала на коленях Кузьмы, назвавшемся женихом девушки, до окончания пожара. Обыватели помчались за ведрами, вскоре принеслась и пожарная команда Тверской части, которая начала поливать дом Анциферова, но уже через несколько минут провалилась пылающая крыша, и пожарные предпочли заняться домами по соседству.

К утру пожар потушили, от дома тайного советника остались лишь черные развалы обуглившихся бревен. Сюзон поспела как раз к тому моменту, когда из-под них извлекли обгоревший до неузнаваемости труп, на котором обнаружили черный от копоти золотой портсигар с вензелем Его Величества. По общему мнению, труп до пожара был Максимом Модестовичем Анциферовым. Сыскная бригада допросила проснувшуюся, наконец, Глашку, но та знать ничего не знала, ревела ревмя, уверяла «господ сыскарей», что крепкий сон у нее с младенчества, и взахлеб благодарила «геройского Кузьму Парфеныча» за спасение.

Выслушав доклад своей девушки, Анна изменилась в лице так, что Сюзон перепугалась до полусмерти:

— Анна Николаевна, что с вами?! Ну, помер и помер, царствие небесное, такой большой человек был… Оно, конечно, непонятно, что это за…

— Не «оно, конечно, непонятно», Сюзон, а «как странно», сколько можно объяснять… — автоматически произнесла Анна, переводя дыхание и с трудом приходя в себя. — Спасибо, ты свободна. И прошу никому не рассказывать об этом.

— Я, разумеется, не скажу, будьте покойны… Но ведь и без меня вся Москва про то языками чешет! То есть об этом разговаривает…

— Поговорят и перестанут. А ты все-таки молчи.

Вконец сбитая с толку Сюзон поспешила сделать реверанс и исчезнуть. Оставшись одна, Анна упала навзничь на кровать и разрыдалась.