Читаем Душа Петербурга полностью

Все проявления жизни болезненного города отравлены тяжким недугом. Даже дома кажутся, среди невыносимой грязи, зараженными золотухой.

Чистоты, чистоты, чистоты!Грязны улицы, лавки, мосты,Каждый дом золотухой страдает;Штукатурка валится — и бьетТротуаром идущий народ…Милый город!..… В июле пропитан ты весьСмесью водки, конюшни и пылиХарактерная русская смесь…От природы отстать не желая,Зацветает в каналах вода.(«Кому холодно, кому жарко»)[266]

Большой город обрисован с безжалостной иронией. Еще у Тургенева внесен мотив чахоточного румянца и томления духа в белую ночь. Здесь уже в холодном свете дня выступают беспросветные будни.

Самый воздух отравлен, и смерть насыщает ветер, гуляющий по улицам Петербурга.

Ветер что-то удушлив не в меру,В нем зловещая нота звучит,Все холеру — холеру — холеруТиф и всякую немочь сулит![267]

Эти троекратные повторения придают особый характер стилю характеристик Н. А. Некрасова, как однообразный гул бьющихся о набережную волн. В прокаженном городе только смерти привольно. Все о ней напоминает. Всюду memento mori…[268]

Подле вывески «делают гробы»Прицепил полуженные скобыИ другие снаряды гробов,Словно хочет сказать: «Друг-прохожий,Соблазнись — и умри поскорей!»[269]

Даже повеселиться «те, кому тепло», едут на кладбище.

…Могилы вокруг,

Монументы… Да это кладбище.[270]

Описание кладбища на окраине Петербурга, так хорошо изображенное А. С. Пушкиным, удается и Н. А. Некрасову. Вот место успокоения петербуржца при подходящем освещении.

День по-прежнему гнил и не светел,Вместо града дождем нас мочил.Средь могил, по мосткам деревяннымДовелось нам долгонько шагать.Впереди, под навесом туманным,Открывалась болотная гладь:Ни жилья, ни травы, ни кусточка,Все мертво — только ветер свистит.……………………………………………..Наконец вот и свежая яма,И уж в ней по колени вода…

И тему «приключения с покойником» использовал Н. А. Некрасов.

Коляска с проезжавшим офицером зацепила дроги с мертвецом.

Гроб упал и раскрылся. «Сердечный ты мой!Натерпелся ты горя живой,Да пришлося терпеть и по смерти»…(«О погоде»)

Что дает Некрасову созерцание Петербурга? Безысходная тоска овладевает душой.

Злость берет, сокрушает хандра,Так и просятся слезы из глаз.[271]

Большой, бессмысленно суетливый город, какой-то ненужный, «лишний город», как были «лишние люди».

И мрачная стихия, готовая поглотить его, утратила черты и грозного, безликого хаоса, посягающего на космическое начало творчества лица, и Немезиды, карающей за попранную правду. Стихия, выступающая у Некрасова, такая же бессмысленная, слепая, как и сам город. Дуализм исчез. Ни в городе, ни в восстающих против него стихиях нет правды. Все стало бессмыслицей.

Ночью пушечный гром грохоталНе до сна! Вся столица молилась,Чтоб Нева в берега воротилась,И минула большая бедаПонемногу сбывает вода.Начинается день безобразныйМутный, ветреный, темный и грязный.[272](«О погоде»)

К этому городу смерти относится Н. А. Некрасов с большим интересом. Внимательно всматривается он и в «архитектурный пейзаж», изучает и «физиологию», иногда невольно увлекаясь своеобразием города. При описании зимы поэт неожиданно находит слова, достойные прошлого Петербурга:

… Каждый шаг,Каждый звук так отчетливо слышен.Все свежо, все эффектно: зимойСловно весь посеребренный, пышенПетербург самобытной красой!

Убор из инея составляет действительно прекрасное украшение туманной столицы севера, сообщая ему своеобразную пышность (только эпитет «эффектно» ослабляет впечатление).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология