Душа перед Богом

И тот, кто жаждал истины, кто всем сердцем за нею стремился, не находя, скорбел по ней и звал ее, готов был жизнь положить за то, что считал истиной, кто ошибался и вновь гнался за ней, и умер, не охватив ее, – с какою радостью тот поклонится теперь заблиставшей перед ним, несомненной и осязательной Истине!

И тот, в ком горел огонь вдохновения, кто сошел на землю для того, чтобы спеть людям чудную песнь или сказать великое слово, или развернуть силою своей кисти дивные картины; кого люди не услыхали и кого затоптала своей грязью земля, – все эти люди с раскрытыми устами, со свободной грудью, в безграничном вдохновении воспоют Тому, Кто вложил в них это вдохновение и вознес их, быть может, выше других, тоже вдохновенных и удачливых людей, потому что позволил им воспеть не для людей косных и не понимающих, а непосредственно для Него, высшего Слушателя и Ценителя.

Этот Суд зовут Страшным Судом. Но в сущности страшен ли он для добрых, когда Судья есть в то же время и Отец, невыразимо пострадавший для того, чтобы иметь право оказать снисхождение там, где возможно какое-нибудь снисхождение!

Господи, Господи! Пока мы еще на земле и можем доказать Тебе свою любовь нашими делами, пока есть еще место покаянию и вздох сожаления о наших преступлениях может иметь еще в Твоих глазах цену, дай нам в эти дни память о Твоем Суде, и от многого она спасет нас!

Но суди нас не по жестокосердию и беззакониям нашим, а по правде и милосердию Твоему. Вспомни, как цепок грех, как силен искуситель, который в дерзости своей тщится поколебать и Твой неприступный Престол! Вспомни, как слаба наша воля, как велика наша тоска в разлуке с Тобой.

Мы можем все молиться Тебе тем воплем, который исторгся из измученной души одного великого Твоего сына, более, чем другие, отдавшего дань увлечению земли, хотя он более, чем кто-нибудь другой, ощущал Твою святыню.

Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;

За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя,
За то, что в заблужденьи бродит
Мой ум далеко от Тебя;

За то, что слава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;

За то, что мир земной мне тесен.
К Тебе ж приникнуть я боюсь
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, на Тебя молюсь:

Прости же, прости, пощади нас, если, как дети, которых заперли в пустую страшную комнату и, которые готовы биться о стены головой, – мы, не удовлетворенные ничем, чувствуя себя в темнице, слишком слабые, чтобы жить надеждой на будущее счастье, отдаемся влечению всяческих страстей, надеясь найти в них минутное забвение и отраду.

Встань ближе к нам в те минуты, когда отчаяние захватит наше сердце и мы готовы без борьбы предаться злу и опуститься на дно. Дохни на нас Своей святыней, яви пред нашим взором знамение Твоего спасающего Креста. Капни в нашу душу каплю той животворящей теплоты, которой мы уже не ощущаем.

О, не скрывайся от нас, будь с нами, в нас, вокруг нас, над нами, будь нам отец и мать, друг и брат, и тогда суди нас!

Против кого мы боремся и кто нас хранит?

Вы не можете себе представить, – говорил мне один приятель, – какое впечатление произвел на меня один сон, в котором я не могу не признать особого для себя значения.

Мой знакомый был убежденный мистик и очень верующий человек. Я уже слыхал от него несколько рассказов о разных случаях в его жизни, где ясно проявилась связь его здешней жизни с тем загробным миром, в который он так горячо веровал, о котором так много думал, который так живо предчувствовал. В этом человеке боролось пристрастие к разнообразным сторонам этого мира и тяготение к духовной жизни, которую он глубоко понимал и которой временами жаждал всецело отдаться, способный даже на подвиги аскетизма. Я чувствовал, что борьба эта была в нем тяжела. Но мне казалось, что он выйдет из нее победителем. Расположение к религиозной жизни заложено было в нем спозаранку, так как он происходил из верующей и благочестивой семьи, и отца его можно было назвать даже праведником. Этот отец его, умерший, когда сыну было уже лет тридцать, оставался связанным с сыном какими-то невидимыми, но прочными связями.