Душа Пандоры

— Порой смерть — слишком мягкое наказание, — сухо сказал Никиас. — Убьют Медею — переродится, с памятью о прошлой жизни или же без. Первое хорошо для нее тем, что она вспомнит все свои колдовские фокусы. Второе — тем, что не вспомнит, что натворила, сколько сгубила душ.

— Выходит, кто-то хочет, чтобы Медея жила и… помнила, — медленно сказала Деми.

— В Тартаре она такая не одна, — объяснила Ариадна. — Есть еще Данаиды — пятьдесят дочерей царя Даная, убившие своих мужей в брачную ночь[3]. Иксион — первый человек на Земле, умышленно убивший своего близкого родственника[4]. Тантал, который убил собственного сына и подал его в качестве главного блюда на пиршественный стол для богов Олимпа[5].

— З-зачем? — выдавила Деми.

Никиас пожал плечами.

— Тантал отчего-то решил, что это лучший способ проверить, действительно ли боги знают обо всем на свете. В Тартаре заперт и Сизиф[6], история которого наверняка тебе знакома.

Деми помолчала, размышляя.

— Вот почему Медея не объявилась, когда в Алой Элладе появилась я.

Она прикрыла глаза на мгновение. Последние страницы ее дневника были посвящены пронизанным теплом словам Ариадны — о ее настойчивости, решимости идти до конца. Деми не имела права ее подвести, не могла обмануть ее ожидания.

— Значит, в Тартар?

[1] Тифон (др. — греч. Τυφῶν, Τυφωεύς, Τυφώς, Τυφάων) — чудовищный великан с сотней драконьих голов, человеческим торсом и змеями вместо ног, называемый Отцом всех монстров.

[2] Титанома́хия (др. — греч. Τιτανομαχία) или Войны Титанов — битва богов-олимпийцев с титанами, серия сражений в течение десяти лет между двумя лагерями божеств (горой Офрис и горой Олимп) задолго до существования человеческого рода. Олимпийские боги с помощью циклопов и гекатонхейров одержали победу над титанами.

[3] За свое преступление Данаиды были обречены вечно наполнять в Аиде водой бездонную бочку; отсюда выражение «работа Данаид» — бесплодная, нескончаемая работа.

[4] В качестве наказания Иксион после смерти был распят на огненном колесе, которое вечно вертится с неимоверной быстротой.

[5] Его кара — вечно страдать от голода и жажды, будучи окруженным пищей и водой. Отсюда пошло выражение «Танталовы муки» — тяжкие мучения из-за близости желанной цели, которую невозможно достичь.

[6] Сизиф — царь Коринфа, приговоренный богами катить на гору подземного мира тяжелый камень, который, достигая вершины, скатывался вниз. От его имени и пошло выражение «сизифов труд», что означает тяжелую, бесконечную работу, которая, будучи безрезультатной, приносит человеку страдания.

Глава двадцать вторая. Тартар

Теперь, когда правда оказалась прямо у них под ногами, Кассандра решила сопровождать Деми. Наверняка не только из-за важности встречи с Медеей, но и из-за вероятности стать свидетелем события, о котором в будущем будет говорить вся Алая Эллада. Пифос, который пророчица искала все свои жизни, был близок к ней как никогда.

За Ариадной, к огорчению Деми, прислали гонца, Искру Гермеса — кому-то из высокопоставленных особ немедленно требовалась помочь плетельщицы зачарованных нитей. Харон и Кассандра… их отношение к Деми сложно обозначить одним-единственным словом. Но чего не было в этом клубке эмоций, так это симпатии и тепла. Никиас… с ним еще сложнее.

Однако их прохладное (или просто запутанное и с трудом поддающееся объяснению) отношение к ней — меньшая из зол, что ее окружали. Чтобы увидеть большую, достаточно обратить взор к небу. Как только пифос будет найден, всему этому наступит конец. Что придет следом, Деми не знала. Нечто новое, нечто совершенно другое.

Как только Харон перенес их в царство Аида, и сумрак сомкнулся вокруг них, Кассандра вынула что-то из подвешенного к поясу мешочка. На первый взгляд показалось — мелкие рубины, на деле же — зерна граната, лишь недавно вынутые из свежего плода. Пророчица закопала их в землю.

— Есть путь в Тартар и иной, но путь этот обходной, долгий, — объяснила она. — А времени на поиски пифоса мы и без того потратили… немало.

Слово «немало» едва ли могло вместить в себя все века, потраченные Кассандрой, Ариадной и другими инкарнатами на поиск Пандоры, все пройденные ими пути, но подбирать другое она не стала. В сознании Деми сложился образ человека, который не любит тратить время зря. Который ценит его, даже невзирая на уже прожитые жизни и те, что еще предстоит прожить.

Кого вызывала Кассандра, Деми догадалась сразу. Трепет внутри наверняка был ей знаком и уже пережит однажды, пускай и не мог отпечататься в памяти. Она удивилась тому, что Кассандра вызывала Персефону гранатовыми зернами, и ставшими когда-то в прошлом ее капканом, и связавшие ее с царством Аида нерушимыми узами.

Зарытые в землю гранатовые символы то ли власти Персефоны, то ли ее неволи — а может, обеих сторон ее новой жизни — призвали богиню к берегам мертвой, в отличие от самой Стикс, реки.

— Зачем ты вызвала меня, пророчица?