Душа Пандоры

План прост — ретироваться в комнату, к лежащему на тумбочке смартфону и вызвать полицию… или санитаров. Для верности — и тех, и других. И конечно, никуда идти с этими сумасшедшими она не собиралась. Пусть преимущество не на ее стороне, но без боя (что, судя по всему, заключался в барахтании в крепкой хватке мужских рук) она не сдастся. В конце концов, можно зацепиться обеими руками за дверной косяк и кричать на весь дом — вдруг кто-то из соседей или прохожих услышит.

— Придется, — лаконично ответил Харон.

Ему понадобилось лишь несколько широких шагов, чтобы оказаться очень близко от Деми. Протянутая рука, коснувшаяся ее локтя и крепко его обхватившая…

И дом исчез.

Он распался в воздухе темными хлопьями, словно кто-то поджег его, а затем многократно ускорил время, превращая камень в пепел. И когда тот опал на землю, ничего не осталось.

Окружающее пространство было окутано тьмой или тьмой и являлось. Деми задохнулась паникой, замолотила руками перед собой. Чтобы обрести хоть какую-то опору, хоть какое-то понимание, где она и что с ней произошло.

— Не бойся. — Глухой голос Харона не вселил в нее ни толики уверенности. — Идем.

Он взял Деми за запястье. Первым порывом было отдернуть руку, но мысль остаться одной в темноте пугала еще сильней, чем прикосновение странного незнакомца. Окружившая ее черным саваном тьма была неправильной. Неестественной. Чужеродной. Отчасти оттого, как стремительно она пришла на смену дню. Казалось, тьма, подобно некоему хтоническому зверю, просто поглотила дом Деми. И, быть может, ее саму.

Харон повел ее куда-то вперед. Звук его шагов был неслышим. Может, и его поглотила тьма?

— Где мы? — Голос дрожал.

Раздался еле слышный шелест — в воображении Деми неразличимый сейчас Харон пожал плечами.

— У этого места нет названия. Его называют переходом, тоннелем или даже порталом.

— А на самом деле?

Ей нужно было говорить, нужно было занимать чем-то мысли, пока Харон вел ее по одному ему ведомому пути.

— Это часть прежнего, древнего мира. Часть Хаоса, из которого наш мир и появился. Длинный и узкий тоннель, соединяющий два мира…

— Как Стикс? — вдруг вырвалось у нее.

Деми сама не верила, что пытается найти в происходящем какие-то параллели. Какое-то… рациональное зерно. Особенно забавно, если учесть, что их она искала… в мифах.

Однако Харону сравнение пришлось по вкусу, судя по сорвавшемуся с его губ короткому смешку.

— Верно. Как Стикс. Я сам однажды проложил этот тоннель.

Голова раскалывалась все сильнее. Реальность пыталась убедить Деми в том, что она шла, ведомая самим Хароном… От жуткого осознания желудок скрутился в узел. Она примерзла к земле — или к тьме, что ее заменяла.

— Ты ведешь меня в Царство Мертвых? — Вышло хрипло и сдавленно.

— Нет.

И все. Просто «нет». Харон не пытался ее успокоить, не пытался ничего объяснить.

— Идем. Задерживаться тут не стоит.

— Иначе что?

— Если какая-то сила выдернет меня отсюда, как корень из земли, ты, потеряв проводника, навеки здесь останешься. Навеки застрянешь в темноте между мирами.

Деми, что еще мгновение назад отчаянно желала сбросить руку Харона с запястья, сама вцепилась в его плечо. Задавать вопросы перехотелось. Хотелось просто идти.

К этой темноте глаза не привыкали — и не привыкнут, наверное, и вечность спустя. Ей бы хоть искру света… или зрение, как у кошки. Наконец незыблемость темноты чуть пошатнулась. Впереди чернота стала зыбкой, начала расползаться клочками, словно выеденная кислотой ткань, уступая дорогу краскам и приглушенному свету.

Мир, открывшийся ее глазам, без сомнения, был чужим. День в нем — кроваво-алым.

Потому что алым было небо над ее головой.

[1] Рубище — одежда из грубой ткани.

Глава третья. Другая Греция

Деми осторожно приоткрыла крепко зажмуренные глаза, но видение не ушло. Но так ведь не может быть. Так не бывает. Она не могла просто взять и исчезнуть из родного мира, которую подменила пугающая чужая реальность.

Хрупкое подобие нормальной реальности, по кирпичику выстроенное ею за неполный день, грозило разлететься на осколки. Ведь небо так и осталось алым, словно плачущим не дождем, но кровью.

— Где мы? — хрипло спросила Деми.

Кажется, она повторяется…

— Афины.

В Афинах Деми была, и поняла это, как только название города отыскало в ее памяти нужную тропу. Она помнила увитые зеленью улицы Плаки и беленые здания Анафиотики, помнила Акрополь и Панатинаикос[1] с его белоснежными трибунами, площадь Монастираки и храм Эрехтейон.

Но то, что она видела перед собой, никак не могло быть теми Афинами.

Деми стояла на скалистом холме, с высоты глядя на расстилающийся внизу нижний город. В тусклом свете пасмурно-алого дня она видела мощеные щебенкой и каменными плитами улицы, двускатные крыши домов, крытые глиняной черепицей. Простирающаяся на пологом склоне площадь, окруженная зданиями со всех четырех сторон, выделялась на фоне всего остального города, открытым пространством приковывала к себе взгляд. Агора[2].

Под портиками — крытыми галереями с колоннадой — прогуливались облаченные в хламиды и хитоны люди.