Дурная примета

Все слова в свою защиту давно сказаны, все доводы приведены. Изменить что-либо в своей судьбе было уже немыслимо и бесполезно. И они, теперь, считай, бывшие опера, это понимали, хотя и не хотели принимать и признавать эту величайшую несправедливость. Видно, потому, на душе у них было так скверно и противно, что даже не хотелось сказать что-либо дерзкое и грубое в жирное лицо замполита.

Еще вчера они работали в обычном режиме, по двенадцать часов, и где-то в глубине души еще надеялись, что справедливость восторжествует, что собравшиеся над ними тучи развеются, что инспекция по личному составу (там же работают нормальные люди) разберется. Вот и разобралась!..

На утреннем совещании при начальнике отдела был зачитан приказ начальника УВД об их увольнении из органов милиции за действия, дискредитирующие высокое звание сотрудника советской милиции.

Григорьев тяжелую весть принял с угрюмой молчаливостью, а он, Алелин, попытался еще раз сказать, что тут ошибка, «подстава», недоразумение, что их просто-напросто «спалили» за Эдика Козла, которого они изобличили в совершении преступлений, но у которого нашлись «высокие» покровители в прокуратуре и обкоме партии. Но все было напрасно.

Коллеги в зале все понимали, им сочувствовали, но помочь чем-либо в данной ситуации были бессильны. Поэтому стыдливо опускали головы, словно что-то внимательно рассматривали между рядами кресел на деревянном полу. А замполит, «Глухой колобок», «не снес нападок на партию»:

— Это вы бросьте, гражданин Алелин! При чем тут обком и прокуратура? Надо не фальсификацией заниматься и руководство отдела подставлять, а дело делать! — И уставился оловянными глазами.

— Как вы? — не стерпел он. — Языком болтать! Да?

«Глухой колобок» покраснел, как рак. Жирные щеки его затряслись от возмущения. Маленькие, словно свинячьи, глазки налились злобой.

— Да я… Да ты… Да мы…

— Что, «я» — головка от… рукава, — выкрикнул на весь зал, так как терять было уже нечего. — Только якать и умеете. Командовать и ни за что не отвечать — всякий дурак сможет. Вы вот опером поработайте, тогда и якайте! Но кишка тонка…

Хотелось обложить всех ядреным матом и уйти, хлопнув дверью.

В зале недовольно зашумели, возмущенные поведением замполита. Но вмешался начальник отдела и призвал всех к тишине и порядку. И шум стих.

«Еще вчера я был с вами в единой связке, — подумал с горечью тогда он, — а теперь отломанный ломоть»!

Что выперли из милиции, не страшило. Кругом работы, хоть отбавляй. Тем более, с его техническим образованием. И платили побольше, чем в милиции, и отношение не такое наплевательское… Было обидно. Ни на кого конкретно, а на всех и всё сразу. В том числе и на себя самого.

Работал, как даже писали в официальных характеристиках и представлениях, не считаясь ни с личным временем, ни с личными нуждами, ни с близкими и родными, ни с собственной семьей. Порою, по 12–14 часов в сутки. Числился на хорошем счету у прежнего руководства отдела. Досрочно званий не получал — это была привилегия штабных работников из управления — но премий и почетных грамот, особенно почетных грамот, довольно заработал много. И не за красивые глаза, а за конкретные раскрытые преступления. И вот благодарность! И вот цена трудам праведным!

После совещания пошли с Григорьевым на конспиративную квартиру, чтобы с горя «оттянуться» по полной программе. Набрали водки. Позвонили агентессам, что были помоложе и посмазливей.

— Кутнем, друг Виктор?

— Кутнем, друг Шурик.

— Чтоб небу было жарко?

— Чтоб небу было жарко!

— И чхать мы хотели на Глухих колобков…

— И не только на Глухих, но и на всех остальных!

— Говорят, что Виктор — это победитель? — вдруг как бы невпопад спросил Кузьмич.

— Точно. Виктория — на латыни победа.

— Но почему ни ты, ни мы оба не победили? А? Почему? Ты мне можешь сказать?!!

— Еще успеем, победим! Придет время, друг мой Шурик, и победим!

— Придет ли, когда вокруг «колобки»? Без глаз, без ушей, без совести…

— Придет!

— Точно?

— Точно!

11 МАРТА. АЛЕЛИН. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Пока эти мысли роем пронеслись в голове, Алелин, окончив процедуры с бритьем и умыванием, переместился из ванной комнаты на кухню. Люда уже успела приготовить завтрак.

Завтракал, как обычно, быстро. И почти молча. Лишь изредка перебрасывался короткими репликами с супругой.

— Сегодня опять на весь день?

— Скорее всего…

— Не надоело?

— А тебе?

— Другие, вон, в управления устроились, в штабы… Подальше от преступлений и преступников… поближе к хорошим зарплатам, к деньгам…

— Пусть. Каждому свое…

— Вот-вот!

— Ну, я пошел…

— Да уж иди…

Подобные диалоги происходили довольно часто и были чем-то традиционным при утреннем приеме пищи. Как музыка классиков для гурманов.

Впрочем, вечерами также происходили подобные диалоги, но немного в иной плоскости и с иными вариациями.