Дурман

Тошка побледнела, губы задрожали. — Димо, родненький, — взмолилась она, — да я же никому об этом ни словечка не сказала… Ни одному человеку… вот только тебе… только сейчас.

И вдруг вспомнила, как плакала перед теткой Гелой. Вот, значит, откуда все пошло. Теперь Тошке стало ясно, почему Иван и свекровь косо на нее смотрят… „Тетка! Это все тетка!.. — билось у нее в голове, — это от нее все…“

— Ивана я крепко проберу за это, — пообещал Димо. — Тогда я спросил, правда ли то, о чем люди говорят, а он: мать, дескать, дуется, а почему, на что, понять не могу.

— Это он правду тебе сказал… только мать его… А он хоть и молчит, а все равно, что и он против меня. Меня словно не видит, будто я место пустое, а так ничего…

Тошка пыталась как-то смягчить положение, оправдать Ивана, боясь, что Димо чересчур резко возьмется за него. Да ведь и она сама знала, что все дело в свекрови.

— Он не скотина бессловесная, а мужик в доме, и с ним должны считаться! — строго глянул на нее Димо.

— Только вот что, Димо, — робко начала Тошка, — пусть весь этот разговор между нами останется… не говори никому… — Она хотела добавить: „И Веле не говори“, но запнулась, совсем растерявшись, и смолкла.

Боялась она очень, что Димо расскажет жене, а та разнесет по деревне. Жена Димо, Вела, была строгая и замкнутая женщина, но, наверное, тут и она не сможет молчать. Димо и вправду в тот же день все рассказал жене и даже решил посоветоваться с ней: с кем поговорить — с Иваном, со старухой или с обоими сразу.

— Лучше с Иваном, — не раздумывая много, сказала Вела. — Если заговоришь об этом с Марелой — поссоримся непременно… Да она и слушать тебя не станет…

— Но, слышь, об этом никому ни слова! — предупредил ее Димо.

— Да с кем мне и разговаривать-то, — она почувствовала себя слегка задетой. — Ты там постарайся их как-нибудь помирить, а то перед людьми срам…

Но в тот же вечер, встретив жену своего деверя, все ей и выложила. А та — своей сестре. Сестра жила рядом с Албанкой и тут же, вроде бы случайно, зашла к ней и спросила, правда ли все то, о чем говорят про Тошку со свекровью. А Албанке только этого было и надо.

— Чистая правда! Правда, как бог свят!.. Ох, замучат они мою девочку, изверги проклятые!.. Надо пойти взять ее оттуда! Сейчас пойду и приведу сюда!

Албанка, как всегда, только языком болтала. Никуда она не пошла, ничего не сделала, потому что еще раньше, когда до Ивана дошли слухи о ее разговорах, он заявил, что прогонит ее колом со двора, пусть только сунется. Ну двор-то двором, а по деревне ходить ей никто запретить не может. И вот уже на другой день все в деревне знали, что Марела Сайбийка выгоняет сноху из дому. Бабы собирались кучками на улицах, переговаривались через плетни, приукрашивая историю тут же сочиненными подробностями.

— Чуть до драки не дошло, бабоньки!

— Ай да Сайбийка! Плюнь — зашипит!

— Исподтишка кусает, как собака из подворотни…

— Ну, и молодуха-то не сахар… В тихой заводи и черти водятся.

— Говорят, как пошла у них перепалка, весь околоток сбежался…

— Какая тебе перепалка? Так друг другу в волосища и вцепились, хорошо, что Мал-Трифон разнял.

— Мал-Трифон разнял?

— Он.

— А ему какая печаль? Да пусть хоть перегрызутся, как собаки.

— Моча в голову ударила! Ведь обе вдовицы, без мужиков взбесились, ха-ха-ха!

Еще Димо не говорил с Иваном, а до ушей свекрови уже дошли отголоски людских пересудов. Кина все ей выложила, дескать, так и так, вот о чем по селу люди судачат. Марела разъярилась. И посыпалась брань на Тошкину голову:

— Ах, она шлюха, сучка бездомная! Ей заделье по чужим дворам ходить, своих дел мало, да людям голову морочить! Ну, погоди она у меня!.. Прогоню из дома поганым помелом, тогда пусть люди судят, хоть будет за что!

Но и на следующий день ей не подвернулся случай расправиться с Тошкой. И когда вечером она уже готовилась за нее взяться, во двор вошли Иван и Димо. Они молча прошли. По всему было видно, что разговор у них будет острый.

— Откуда пошли разговоры — не важно, — начал Димо, нажимая на каждое слово. — Я и прошлый раз намекнул тебе, а ты: пустые разговоры, ничего такого нет. А есть, оказывается. Попусту только собаки брешут. А пока ветер не подует, кусты не закачаются. А тут так подуло… Ганчовские только этого и ждали, теперь дуют вовсю и раздувают. Албанка по дворам ходит, масла в огонь подливает…

— Ну, а мы-то тут при чем? — пожал Иван плечами. — Кому не терпится, пусть языком болтает. На каждый роток не накинешь платок…

— Нет-нет! Ты должен вмешаться.

— Куда вмешаться?

— Мать одерни! Вот что.

— Да ничего такого нет, Димо. Мать после смерти Минчо немного не в себе, как ей скажешь?.. Может, и не сдержалась, сорвала злость… дак ведь она и меня не много жалует…

— Ты эти штучки мне брось! — взорвался Димо. — Тетка Марела накинулась на Тошку, когда вы кукурузу ссыпали…

— А ты откуда знаешь? — раскрыл широко глаза Иван.

Димо слегка смутился: