Дури еще хватает

Все отполировано, подметено, отчищено, вымыто, навощено и пребывает в полной готовности. Чайные чашки расставлены, чайники ждут на самых мощных конфорках «Аги». Хлеб, оладьи, булочки осталось лишь слегка подрумянить. Масло вынуто из холодильника. Банки с домашним вареньем из черной смородины и лимонным мармеладом (скопившиеся за два Рождества подарки свояченицы моего брата). Бутерброды нарезаны. Мед! Я же знаю, он любит пить чай с медом! Где-то удается отыскать банку с жидким медом. А он не выдохся? Мед выдохнуться не может, заверяют меня, — факт, годы спустя подтвержденный одним из «эльфов» программы QI{72}. В ящике буфета обнаруживается деревянная ложка для меда. И там же — отличное чайное ситечко, серебряное, как полагается, а я-то думал, что в доме только одно и есть, довольно безвкусный «Подарок из Ханстэнтона». Еще один чайник и большой кекс для охранников, которые будут сидеть на кухне. О господи, не перестарались ли мы? Торт «Баттенберг»… черт, он может подумать, что мы над ним издеваемся. Его же в детстве прозвали в семье Баттенбергом{73}.

Мы покидаем кухню и всей оравой перетекаем в гостиную, за раздернутыми шторами коей видна подъездная дорожка. На улице темно, разумеется, — еще с первых послеполуденных часов. После кратчайшего в году дня прошла всего неделя с небольшим. Внимательный к любым мелочам Хью утаскивает корзину для поленьев, чтобы пополнить ее. Огонь, конечно, ревет в камине изо всей мочи, однако дров никогда не бывает слишком много. Джон Кантер, писатель и мой друг, проверяет искусно расставленные по гостиной свечи. Я, постаравшись пошире раздвинуть шторы одного из окон, смотрю в ночь. Ким и Аластер раздвигают другие, хихикая, точно японские школьницы.

Головные огни машины пронзают, как в романах Дорнфорда Йейтса{74}, воздух и прометают зеленые изгороди. Минуя, однако же, подъездную дорожку. Все поглядывают на часы. Может быть, мы все же стали жертвами некоего колоссального розыгрыша?

Впрочем, мы и опомниться не успеваем, а уж слышим, как две машины, прошуршав по гравию, останавливаются перед парадным крыльцом.

— Ну так, — говорю я, — давайте…

Все остальные улепетывают. Драпают. Уносят ноги.

— Трусы! — успеваю крикнуть я, прежде чем замереть, сглатывая слюни и тяжело дыша, на коврике у двери.

Звонит дверной колокольчик. Если открыть дверь сразу, они решат, что я торчал у двери, как добропорядочный кот, коим я и являюсь, поэтому я, желая упразднить это впечатление, считаю до пятнадцати и в самом начале второго звонка распахиваю дверь, улыбаясь:

— Ваше Королевское Высочество…

— Привет. Надеюсь, вы не будете против — я привез с собой жену.

Из темноты выступает принцесса Диана. Голова ее чуть опущена, она глядит исподлобья — на манер, множество раз зафиксированный Марио Тестино и тысячью других фотографов. Глаза ее улыбаются мне из-под ресниц.

— Здравствуйте, Стивен, — прелестнейшим образом мурлычет она.

Я провожу их в гостиную. Они осматриваются, хвалят мой дом. В нем шесть спален, коттеджем его никак уж не назовешь, и все-таки он легко поместился бы в половинке любого из флигелей Сандрингема. Ладно, это мой дом, я купил его на заработанные мной деньги, а не в наследство получил, стало быть, стыдиться мне нечего. Не уверен, правда, что «заработанные» — слово правильное, однако сейчас не время вдаваться в такие детали.

Один за другим появляются мои гости — совершенно как пугливые, голодные звери выползают в зоопарке из своих укрытий, когда наступает время кормежки. Пока они представляются королевской чете, я показываю полицейским ведущую в кухню заднюю дверь. Нет ли в этом грубости, неуважения? Обиды они не выказывают, так ведь наверняка и не стали бы. Ну, в конечном счете, когда они уехали, от кекса не осталось ни крошки, а значит, я вправе считать, что чувствовали они себя как дома.

Возвращаюсь в гостиную. Чарли, первый ребенок Хью и Джо, только-только научился ходить. Теперь он, точно зомби, направляется к телевизору (да, в моей гостиной стоит телевизор, что может представляться и принцу, и вам, людям тонким и хорошо воспитанным, гротескной заурядностью, ну да уж что уж поделаешь) и, дитя своего времени, включает его. Джо вскрикивает: «Чарли!» — а принц Уэльский, не привыкший, надо полагать, чтобы к нему обращались в манере столь повелительной, подпрыгивает в кресле — очень ловко у него получается. Между тем, к моему и матери Чарли стыду, из телевизора несутся вопли кокни во всей их красе — показывают «Жителей Ист-Энда». Джо вскакивает, чтобы найти пульт управления. (О, кстати. На редкость смешная история про королеву-мать. Напомните, чтобы я ее рассказал.)

— Ничего, не выключайте, — говорит принцесса. — Это специальная новогодняя серия. Интересно же узнать, что случилось с Энджи.

Принц спокоен и весел, принцесса прелестна и обольстительна. Она обута в ковбойские сапожки, что ей очень идет. Принц не обут в ковбойские сапожки, что очень идет ему.

Чая с медом, намасленных оладий, гренков и кексов хватает до времени, когда королевская чета откланивается.