Дураков нет

Однако он правда ее любил. Она это знала, и благодаря этому знанию ей тоже жилось лучше, чем большинству соседок, чьи мужья, скончавшись, оставляли своих вдов, как правило, неподготовленными к десяти, а то и двадцати годам одинокого существования. Та же миссис Грубер никогда нигде не работала, занималась исключительно домом и имела весьма слабое представление о том, как устроена жизнь, не считая того факта, что жизнь эта все время дорожает. Да, среди перепуганных вдов Верхней Главной профессия была только у мисс Берил. Прежде мужья защищали их от падающих сучьев жизни, ныне же их ветеранских пособий и скудных социальных выплат толком ни на что не хватало, и вдовы из нужды сдавали комнаты на втором этаже своих домов, хотя денег, полученных с постояльцев, зачастую едва доставало на ремонт гниющих столетних труб, перегруженных изношенных проводок и повреждений от упавших веток. В довершение всех бед взлетели налоги на недвижимость под давлением спекулянтов с юга штата – похоже, там верили, что Бат и все прочие маленькие городки в коридоре между Нью-Йорком и Монреалем в восьмидесятые и девяностые резко вырастут в цене. И Бат во многом укреплял их в этой мысли, хотя по нему и не скажешь. Не только из-за старого отеля “Сан-Суси”, который должен был открыться будущим летом после грандиозной реставрации, но и из-за обширного участка болотистой земли меж городком и федеральной автомагистралью: на этом участке подумывали выстроить луна-парк под названием “Последнее прибежище”. Сын мисс Берил, Клайв-младший, последние десять лет руководитель отдела сбережений и займов банка Норт-Бата, возглавлял группу местных инвесторов, чтобы луна-парк уж точно появился; он безоговорочно поддерживал суждения о том, что коль скоро земля ограниченна, то будущее безгранично. “Через двадцать лет, – любил говаривать он, – не будет такого понятия, как «неудачное местоположение»”.

Мисс Берил с сыном не спорила, но и не разделяла его оптимизма. По ее мнению, неудачные местоположения будут всегда (хотя, возможно, она несколько заблуждается), и Клайв-младший сам это выяснит, вложив в них деньги. Клайв-младший был циничным оптимистом. Он считал, что люди разоряются по двум причинам: глупости и недомыслию. Чужая глупость – хорошая вещь, полагал Клайв-младший, ведь на ней можно нажиться. Чужие финансовые неудачи суть возможность, а не повод для беспокойства. Ему нравилось анализировать эти неудачи и обнаруживать, что причина их заключалась в недомыслии, недостаточном честолюбии, мелочности. Он гордился, что избавил отдел сбережений и займов банка Норт-Бата от таких нездоровых понятий. Годами это учреждение потихоньку, шаг за шагом, двигалось к банкротству – результат деятельности предшественника Клайва-младшего, глубоко подозрительного пессимиста из Мэна, ненавидевшего давать деньги в долг. Тот факт, что к нему приходили, просили денег и зачастую на самом деле в них нуждались, означал для него вероятность, что долг погашен не будет. Он по глазам просителей видел, что они терпят нужду, и не верил, что нужда эта исчезнет. Он считал, что деньгам его учреждения безопаснее лежать в хранилище, чем в их карманах. Он даже умер в банке, в воскресенье, в своем кожаном кресле, заперев, как обычно, дверь кабинета, точно боялся, что его станут донимать просьбами вечером выходного дня, когда банк на замке. Его обнаружили в понедельник утром, в состоянии выраженного трупного окоченения, мало чем отличавшегося, как говорили позднее, от положения учреждения, которым он управлял.

Дела принял Клайв-младший, и политика банка стала более гибкой. Первым делом он постелил в вестибюле ковер взамен старого, истертого до полупрозрачности, если не до дыр, – везде, кроме коридора у кабинета генерального директора, куда почти никто не ходил. На ближайшие десять лет Клайв поставил перед собою цель увеличить в десять раз активы отдела сбережений и займов и объявил о своем решении активно вкладывать деньги – те, что еще оставались, – и даже, буде потребует положение, выдавать кредиты. После долгих лет пессимизма, утверждал Клайв-младший, пришла пора умеренного оптимизма. Более того, именно такое настроение царило тогда в стране.

Если Клайв-младший в чем и разделял позицию своего предшественника, то в недоверии к обитателям Норт-Бата – оба считали их рохлями. Однокашники Клайва и в старших классах были рохлями, и остались такими в зрелости. Он предпочитал иметь дело с вкладчиками и заемщиками из южной части штата и из других штатов, даже из Техаса, убежденный в том, что они будущее Бата, – подобно тому, как недавно они спасли Клифтон-парк и прочие прежде зажиточные пригороды Олбани. “Деньги с юга крадутся на север”, – говаривал Клайв-младший матери, и это замечание неизменно заставляло ее взглянуть на него поверх очков для чтения. Образ денег, крадущихся по федеральной автомагистрали, казался мисс Берил зловещим. “Поверь мне на слово, ма, – не унимался Клайв, – когда придет время продать этот дом, ты выручишь круглую сумму”.