Дурь как Мана. Путь Наркомана

– В какую команду? – удивилась она.

– Футбол.

– Хреново, Бостон. Мне жаль.

«Да не свисти!», машинально подумал я, но присмотрелся к ней. Сидит, ничего из себя не строит, кислую мину не навешивает. В интонации сожаление действительно слышалось и вроде бы даже честное, хотя хуй их баб поймёшь и прочитаешь. Ну держится она более менее. Отметила, что хреново, но причитать не стала. Нормальная баба, решил я. Шикарная сучка.

– А у тебя как жизнь? – решил я проявить вежливость.

– У меня не жизнь, а сплошная сказка! – улыбнулась она и потянулась.

Боже, что за грудь! О-ху-еть.

– В командах я никаких не состою и состоять не хочу, поэтому всё тип-топ, – подмигнула она.

У меня ноги затекли из-за сидения на кортах, и я встал. Размялся чуток, и тут Килый назад топает, а в руках головка, которую он потом на двухлитровку напялил.

– Поехали?

Оля придвинулась ближе, и я присел поближе к ней, но вроде без палева, типа случайно так вышло.

Килый щепотками, как соль, устраивал зелёное счастье на головке и вываривал хапки. Бутылка элегантно наполняла себя дымом, и меня прямо затрясло немного. Сижу тут в парке, хер пойми где, а рядом девка вкусно пахнущая, с которой я сейчас буду дуть. Нарколыга Килый немного выбивался своими рогами и хвостом из картины рая, но он меня сюда и привёл, поэтому балл я ему закинул всё-таки.

Кил хапал, как воду пил. Хап! – и бутыль пустая, а он сквозь нос дымок пускает. Животное.

Оля, затягиваясь, красиво опускала бутыль вниз, чтобы вода помогала ей и выталкивала дым прямо в центр её шикарной груди. Немного морщась, она держала в себе всё хорошее, чтобы потом выпустить всё лишнее.

Я, разумеется, в первый раз закашлялся и не втянул всё что было. Кил торопливо прибрал в себя остатки.

– Ну, Киря, – протянула Оля. – Такие жирные-то не заваривай ему.

– Лады, – кивнул этот конч и стал вываривать мне послабже.

Спустя минут десять мы покинули точку и присели неподалёку в тенёк на траву, всё так же не на виду. Килый передавал сушняк и открывал чипсы. Оля легла и улыбалась, смотря на голубое небо.

– Жизнь прекрасна-а-а, – протянула она.

Я вот тут чего-то не согласен с ней был сейчас. Мне чего-то всё стало казаться каким-то не таким, и я стал казаться себе кем-то не тем. Ебать, чувак, ты чё тут потерял? Глянь, ты с кем! Мусорская дочка и конченный нарик. Валить отсюда надо.

Краски как-то потускнели, жара чего-то стала доставать меня больше прежнего и в груди затянуло. Боже, хреново-то как! Я умираю?

Чего-то какие-то прямоугольники в воздухе начали парить, а на них… Чё за хрень? Буквы?

Я вскочил и стал потирать ладони друг о друга.

– Нормально всё, Бостик? – посмотрел на меня исподлобья Килый.

– Ага, – выдавил я.

Не буду же я при бабе своей двенадцатилетней мечты признаваться, что я на измене.

– На суш, – Кил протянул мне колу.

Я пил и пил и пил. У меня в носу уже пузырьки газа лопались, а живот хотел взорваться. Я набрал колы в рот и давай гонять её по языку и зубам. Неприятное ощущение зубов, становившихся сталактитами, привело меня в чувство. Я щёлкал ватными клыками и держался на этом ощущении. Я провёл ладонью по лбу. Холодный и мокрый, падла. Мне хотелось пойти умыться в одной из этих убогих вонючих речушек, что мы перепрыгивали, пока шли сюда.

Оля заинтересованно приподнялась на локтях и рассматривала меня. А у неё над башкой этот прямоугольник трясётся. Сам какой-то серый полупрозрачный, сквозь него траву позади видно, и какая-то хрень на нём. Закорючки, символы какие-то.

– Первый раз? – спросила она участливо.

Ну, врать мне смысла как-то не было, да и не хотелось. Похуй, решил я, и кивнул. Она встала и подошла ко мне в упор. Высокая, на голову выше меня. Приятный запах – аромат её духов вперемежку с запахом чистого тела, подправленный сладким горелым. Мне стало легчать, хотя от сладкого горелого чутка и затошнило.

Она взяла меня за щёки и начала поглаживать. Пальцы нежные такие, сама красотка голубоглазая, ну я вроде в реальность и вернулся. Сам как-то на рефлексе за руки её взял и стал тоже водить подушечками по ним, а она стоит, улыбается.

– Хороший ты малый, – говорит.

А позади неё этот утырок Килый чипсами хрустит. Романтика.

Тут меня прямо ударило, и я чуть снова на измену не подсел. У Ольки прямо над головой вертится надпись:

•Ольга Грунь•

И под ней шрифт поменьше:

Дочь прокурора. Шикарная сучка.

Сказать, что я охуел – это тупо уебаться об стенку. Настолько же бессмысленно и очевидно.

Ольга в этот момент спрашивает:

– Полегчало?

И всё вокруг замирает, и передо мной два облачка: «Да» и «Нет, потри ещё»

Я обещаю себе, что если я выберусь отсюда живым, то никогда не буду больше обманывать и никогда не буду дуть, но сейчас укуренный киваю в сторону лжи – «Да».

Мир отмирает, и Ольга удовлетворённо кивает, разворачивается и плюхается снова в траву. Делает там бабочку, водя руками вверх-вниз, щупает траву, будто это шёлк, постанывает от того, какая трава пиздатая на ощупь, и палит на облака в небе.