Дунай

Из доклада понятно, что внимание автора прежде всего привлек Gasthaus — трактир с обшитой деревом покатой крышей, стоящий у истока Брега. В докладе вообще часто упоминаются трактиры, а сам доклад представляет собой настоящий отчет об экспедиции, подобной экспедициям по поиску истоков Нила, с подробнейшим описанием всех этапов пути и остановок: трактиры с каменными гномами в саду, зеленые изгороди, старые пианолы, ведущие на чердак деревянные лестницы. Между строк доклада, написанного внешне любезным и внушающим доверие человеком, читается скрытая попытка бегства: ищущий убежища автор явно попал в порочный круг, стремится отыскать место, где можно исчезнуть и стать никем. Описанные трактиры — уютные заведения, там приятно пропустить стаканчик и потрепаться с друзьями, однако в темноватых углах горницы, Stube, и в комнатах со скошенным потолком автору видится нечто иное, некая антитеза, — хижина ведьмы в лесу, знакомая по детским книжкам, где нас никому никогда не отыскать. Кажется, будто в отличие от Тристрама Шенди, боявшегося так и не найти себя, автор доклада жаждет потеряться и дает самому себе указания, уводящие с верного пути.

Амедео добрался до истоков Фуртвангена и остановился там осмотреть Музей часов: часа два он бродил между тысячами циферблатов разнообразной формы и размера, между сцепившимися друг с другом колесиками, стрелками, автоматами и фортепиано, которые приводит в действие бег времени, и, как особенно подчеркивает Амедео, он разгуливал в «чаще маятников». Читая письмо Амедео, понимаешь, что окружавшее его со всех сторон изохронное движение воспринималось им как тайный ритм жизни, автоматический отсчет чистого, пустого времени. В его письме само существование представляется как замкнутое движение, постоянно возвращающееся к началу, словно между двумя крайними точками колебания маятника, в которые тот постоянно возвращается, нет ничего, кроме абстрактного колебания и силы тяготения, сила эта тянет вниз — в самом конце, когда безжалостное время завершит свою работу, тело окончательно достигнет состояния покоя. Кривая жизни автора доклада соприкасается с прямой реальности, но лишь в одной точке, и в этой точке пересечения ему больно, как бывает больно, когда два сблизившихся позвонка зажимают седалищный нерв — хочется надеть корсет или попросить кого-то раздвинуть позвонки и избавить тебя от мучений.

Судя по всему, короткая экскурсия к истокам реки внесла разнообразие, которое помогло избавиться от скуки, стала хитрым маневром: совершив чудесную прогулку под открытым небом, автор доклада сумел пройти мимо собственных затянутых тиной глубин. Чтобы оторвать взгляд от своего бездонного колодца, нет ничего лучше, как взглянуть на других, попытаться увидеть их суть, заинтересоваться реальностью и природой вещей.

Как получается, что нечто возникает на горизонте реального мира и разума? Эта книга — синяя, эта пепельница — подарок на Рождество, — пишет Паоло Боцци в изданном в 1969 году труде «Единство, идентичность, случайность», при этом Боцци подчеркивает различие между двумя предикатами, между визуальными свойствами синего, попадающими в головной мозг благодаря электромагнитным колебаниям и импульсам зрительного нерва, и тем, что перед нами подарок на Рождество, существующий лишь в представлении того, кто его получил, и не существующий для ничего не ведающего наблюдателя, который входит в этот миг в комнату.

Итак, бьющий из земли доктора Эрлайна ручей — действительно исток Дуная, или мы думаем (считаем, предполагаем, допускаем), что это исток Дуная? Очевидно, Амедео решил вернуться к восприятию вещей как они есть, к тому, как они изначально отражаются в нашем сознании. Он отправился из Фуртвангена с намерением описать истоки Дуная такими, какими они доступны наблюдению, запечатлеть их чистую форму, их суть, отложив в сторону и выведя за скобки всякую заранее сформулированную теорию.