Думатека (сборник)

Инструменты так этому обрадовались, что стали весело играть, и музыкальный поезд стал набирать обороты, раскочегарился и даже пропел «Ту-ту!» как петушок, за прозрачными шторками партитур. Туда и уходили все чувства и мысли через запасной люк, где под перышком спали нотки.

Сначала всем в зале показалось невыносимо холодно, будто энергия ноток закончилась. Так угли превращаются в золу и атомы. От музыки снились снег, ливень и метель. И будто все дрожало, как хрустальные льдинки, а медведь за барабанами хотел спрятаться, точно заснуть в берлоге, засосав лапу. В зале менялась атмосфера, там ходил циклон. Она то накалялась, будто проснулся вулкан и извергает пепел. То остывала, будто дорогу засыпала пурга. А то, что-то хмелело, как от запахов, точно завился маленький хмелек и зацвел, вроде воскового вьюна вокруг свечки.

– Какой дорогой музыкальный карандаш! – говорили нотки на импичменте. – Такой смелый фехтовальщик – наш дирижер. Ни один комар до него носа не подточит.

Дирижер как гениальный генерал имел свою тактику и был невозмутим. Он повелел играть крещендо, чтобы взбодрить оркестр и разогнать подозрительных мышей, которые не знали гармонию и портили настоящую музыку.

– Подливайте смелее масло на музыкальный факел Олимпа! – требовали нотки.

По мановению дирижерской палочки тронулся мощный механизм, и поехал поезд времени. Нотки растворились в мелодии, как соль в море, что волновалось и затихало, превращаясь в пласт. Гобой дал гудок-сигнал.

– Кажется, он играет слишком громко, – сказал Контрабас и почесал гриф, похожий на кудрявый чуб. Виолончели подыграли, как дразнящие обезьяны с высунутыми языками.

– Так громко нельзя играть, – решили все в зале, – сделать бы потише звук, а то, кажется, слоны-тромбоны хотят затоптать всех.

– Нет, нет. Этого не получится. У нас очень тоненькая ножка, аристократическая косточка. Гармонию и музыку никто не затопчет! – запротестовали Пюпитры. – У нас белая кость! Вот когда поставят белый рояль…

– Да, тогда услышат настоящий чистый звук, – согласились Флейты.

– Когда? Когда? – Смычки требовательно затыкали в пол оркестровой ямы.

– Медные, как орудия, гремят, а деревянные – как дубинки. Целая канонада! Но никакой революции для инструментов нельзя! Их не заменить, даже когда их выдали за пластмассу. Музыканты сразу пропустили «Марсельезу». Неспроста мазнули этот мотивчик, как тут не крутись на Карнавале музыки.

– Да, там была не революция. Просто сильно все разукрасились до неузнаваемости, что завязался непримиримый спор, – пробасил старый Фагот.

– Но о чем?

– Да все о том же. Но вы будьте точны и выполняйте дела в срок. И обойдетесь без столкновений.

– И дела не запорят, – пропиликали Скрипки.

– Но как же часто меняются всякие постановки вопросов. Не успеваем за ходом событий. Точно мосты сошли с берегов и побежали через реки, леса и дороги.

– Что они делают?! Уму не вообразить!

– Куют, как кузнецы.

– Как кузнечики, хотите сказать, – поправил Тубу дирижер и подпрыгнул, как спортсмен-насекомое.

18.01.16.

Ширик-пырик

Жил да был Ширик – пырик и бегал во дворе в черном костюмчике. Маленький, суетливый он громко кричал:

– А-уа-уа!

Как-то раз он нашел возле двери в дом большую корзину размером с муравейник, спрятался там, в куче сухих старых листьев, закрывшись плетеной крышкой, и уснул. Но тут его увидела хозяйка.

– Что это за нечисть? – удивилась она. Но все же смирилась с его присутствием.

Ширик был странный. Когда к хозяйке в дом приходил кто-то с недоверием, он чувствовал это, выскакивал из корзины и издавал непонятные звуки. Хозяйка брала горячую сковородку и закрывала ею Ширика в корзину, чтобы не слышать его.

Ширик был страшненький и опасный. В карманах он хранил ножички, и при неосторожности можно было напороться на них.

Но часто он все – таки спал в своем темном углу и никого не ждал. Он укрывался от белого света и здравого смысла, и когда говорили некий вздор, он веселел, шумел и наводил всякий беспорядок, словно сорвавшийся с цепи бешеный зверь. Иногда он вытворял фигуры, как пантомима, воображая себя очень деловым господином. Но смеялся всегда над теми, кто ему верил, и что – то шептал в своем заброшенном углу. Но больше всего он гордился своим костюмчиком.

Однажды хозяйка дала ему поесть и выпить. Он долго перед этим спал, и, увидев угощение, трепетно засуетился в сомнениях.

– За кого меня приняли! – воскликнул он.

Но все-таки встал перед ней и с важным видом, выпучив живот, выпил вино. Недолго он ахал и удивлялся. Опьянев, он свалился снова в корзину, громко напевая хозяйке любовную мелодию.

– Ах, вот ты какой, маленький подхалим! – воскликнула она и ушла поскорей от него.

Ширика часто забывали. Он где-то барахтался за отшибленным углом возле порога, и его никто не замечал.

Как-то у хозяйки прогоркло масло. Вот не ожидала. Пошла и выбросила его во двор. Налетели куры всякие, стали клевать масло. Высунул Ширик свой нос, слюнки текут – хочет попробовать жирненькое. А сам думает: «Кто бы мне с ножа подал?» Да сам бы взял – страсть у него до острых ощущений.