В речи Ч. Шваба в тот знаменательный декабрьский день 1900 года, несомненно, прозвучал намек на то, что Морган может, если пожелает, взять под свое крыло огромное предприятие Карнеги. Шваб говорил о перспективах стального бизнеса в мировом масштабе, о его реорганизации с целью повышения рентабельности, о специализации, о ликвидации убыточных и поддержке процветающих предприятий, об экономии на перевозках руды и сокращении административного аппарата, об экспансии на иностранные рынки.
Более того, Шваб указал магнатам стального бизнеса на ошибочность их действий, направленных на создание монополий, взвинчивание цен и извлечение сверхвысоких прибылей. Недальновидность такой политики видна невооруженным глазом, говорил он слушателям, ведь этим сужается рынок в то самое время, когда все взывает к его расширению. Стоит нам снизить цены на сталь, говорил он, и мы выйдем с нею на мировой рынок, а там открываются новые области ее потребления, и большая часть мировой торговли сталью окажется в наших с вами руках. Фактически Шваб, сам того не подозревая, выступил апостолом современной массовой и поточной продукции.
Когда банкет в Университетском клубе закончился, Морган отправился домой обдумывать радужные перспективы, приоткрытые Швабом, сам Шваб вернулся к себе в Питсбург, а Гэри и прочие вновь занялись биржевыми спекуляциями, предвкушая возможность обогатиться в результате последующих их шагов.
И долго ждать не пришлось. Моргану потребовалась неделя на то, чтобы переварить предложения Шваба. Убедив себя в том, что его финансовый аппетит справится с предстоящей работой, он послал за Швабом. Но Шваб отказался приехать. Мистеру Карнеги, заметил он, вряд ли понравится, что его ближайший помощник, президент его компании, флиртует с королем Уолл-стрит, той самой Уолл-стрит, с которой он, Карнеги, зарекся иметь какое бы то ни было дело. Тогда Джон У. Гэйтс, взявший на себя роль посредника, предложил Швабу как бы ненароком оказаться в определенное время в отеле «Бельвью» в Филадельфии, где остановится и Морган. Но когда Шваб уже выехал в Филадельфию, Морган неожиданно заболел и вынужден был остаться дома в Нью-Йорке. Поэтому Шваб, которого так настойчиво просили приехать, направился в Нью-Йорк и постучал в дверь библиотеки финансиста.
Некоторые историки придерживаются мнения, что весь этот спектакль от начала и до конца был поставлен самим Карнеги. Но я полагаю, что все было с точностью наоборот. Когда Швабу поручили завершить дело, он понятия не имел, как отнесется «маленький босс» (так называли Карнеги) к предложению о продаже компании. Особенно если учесть тот факт, что речь шла о продаже компании группе людей, которых Карнеги считал «нечестивцами». Но мистер Шваб, когда пришло время серьезного разговора с Карнеги, не забыл захватить с собой шесть страниц, испещренных цифрами, и ему в конце концов удалось убедить босса в выгоде сделки.
Иначе и быть не могло! Ведь четыре человека ломали голову на протяжении всей ночи над составлением этого отчета. Этими четырьмя полуночниками были: Морган, твердо веривший в чудесную силу денег; Роберт Бэкон, партнер Моргана и ученый муж; Дж. Гэйтс, которого Морган считал аферистом, но использовал в качестве орудия для достижения своих целей; и, наконец, Шваб, который знал о продаже и производстве стали больше кого бы то ни было в мире. Работа была не из легких, но они управились за одну ночь.
Когда стало светать, Морган встал и спросил: «Как вы полагаете, удастся ли вам убедить Карнеги продать компанию?»
«Я попробую», — ответил Шваб.
«Если вам это удастся, я гарантирую все остальное», — произнес Морган.
На том и порешили. Но всего не предусмотришь. Сколько может запросить Карнеги за компанию? Шваб полагал, что 320 000 000 долларов. А чем он потребует выплатить цену? Акциями? Но какими? Обычными или привилегированными? А может, наличными? Никто не смог бы выложить более трети миллиардов долларов наличными.
В один прекрасный январский день на лужайке для гольфа встретились Эндрю Карнеги и Чарльз Шваб. О деле не было сказано ни слова, пока они не зашли в уютный, теплый коттедж Карнеги. Как только оба согрелись и устроились поудобнее, Шваб с той же убедительностью, что и на банкете, изложил суть дела. И Карнеги капитулировал! Он написал цифру на листочке бумаги, протянул его Швабу и сказал: «Ладно! За такие деньги мы продадим компанию!»
Цена составила 400 000 000 долларов. Тем не менее она была сопоставимой с той, которую предполагал Морган. Недостающие 80 000 000 долларов были компенсацией за повышение цен на недвижимость на протяжении двух предыдущих лет.
Позднее, на палубе трансатлантического лайнера, шотландец в разговоре с Морганом с шутливым сожалением сокрушался о том, что мог бы запросить на 100 000 000 долларов больше.
«Вы бы и эти деньги получили, если бы запросили!» — бодро ответил Морган.
Безусловно, вокруг этого события поднялась большая шумиха. Один из британских корреспондентов телеграфировал, что весь сталелитейный мир сотрясается от страха перед новой корпорацией.