Дух лунной башни

— Ты говоришь со мной лишь потому, что находишься на грани жизни и смерти. Не стоит затягивать, балансируя над пропастью.

Девушка взяла с подоконника скрипку и смычок. Нежно коснулась струн. Я приготовилась к знакомому плачу. Но вместо горестных всхлипов из инструмента полилась глубокая, тягучая, как смола, мелодия. Мрачноватая. На любителя. В ней жила темная магия, но музыка не вызвала грусти или отторжения. Меня наполнили светлые эмоции, как ночную комнату огоньки пары дюжин свечей.

Будь моя воля, я бы задержалась в башне. Еще на несколько минут. Или секунд. Но нечто мощное потянуло назад — в коридор, где двое первогодок устроили нам с Агнией смертельно опасную ловушку. К двум поверженным пламенем телам. Моему и…

Нет. Только к одному поверженному телу.

Огневичка, недавно накрывавшая меня собой, сидела на закоптившемся полу. Целая и невредимая. Всхлипывала, и по-детски терла мокрый нос.

— Что тут происходит?

— Опять пожар?

— О боги!

В пострадавший от огненного шторма коридор вбежали мэтры. Трое. Рэм Дюваль, Эмилио Ван-се-Росса и Летисия Дитрих. Последняя издала испуганный возглас и зажала рот ладонью, будто вот-вот стошнит. Ее спутники побледнели. Средний герцог качнулся.

— Лилит, — прошептал он.

Будь у меня (то бишь, у моего сознания) волосы, то непременно встали бы дыбом. Потому что таким тоном произносят имена умерших. Не живых. Я «посмотрела» на себя со стороны и ужаснулась. Упала бы в обморок, если бы чистый разум это умел.

«Нет! Это не я. Не я!»

Но меня вновь не спросили. Дух или нечто иное, путешествующее по коридорам без тела, потянулся к земной оболочке. Вошел в нее стрелой и заполнил собой, будто пустой сосуд. Боль добралась до каждого нерва, до каждой клетки. Взорвала мозг, чтобы погрузить во мрак. Я погасла. Как факел, который безжалостная рука опускает в воду.

Глава 17. Ведьмовские шрамы

— Терпи. И не ерзай. Иначе останутся следы.

Леди Виэра обильно смазывала ожоги на правой щеке, лбу и шее вонючей желтой мазью, прежде чем покрыть пострадавшие участки свежими бинтами. Я сжимала зубы, силясь не зареветь в голос. Боль сводила с ума, терзала, не давая думать ни о чем другом. А ведь пытка едва началась. За обработкой лица последует смена повязок на теле — в основном с боков, там, где меня не закрывала Агния. Голову смазывать не требовалось. На нее в первый же день напялили зачарованную магией шапочку, чтобы восстановить кожу и сгоревшие волосы, и теперь не снимали.

— Хватит! — взмолилась я, когда упорная целительница добралась до обожженных ног. — Не могу больше!

— Можешь, девочка, — не согласилась та, нанося толстый слой мази на левую голень. — Еще как можешь. Если хочешь остаться красивой.

— Не хочу!

— Хочешь, — в палату вошла Ренет, которая обычно пряталась за дверью во время ежедневных «экзекуций». Ей не хватало выдержки смотреть на моё отчаянье. Но сегодня громкие жалобы достигли коридора, и сердце не выдержало.

— Мам! — захныкала я. Слёзы все-таки потекли по щекам — на новые бинты.

Леди Виэра запричитала, пригрозив начать обработку лица заново. Пришлось сжать зубы крепче прежнего и замолчать, мысленно проклиная всех, кто приходил на ум.

— Ничего-ничего, — Ренет присела рядом и посмотрела с привычным обожанием. — Скоро все заживет. Всё пройдет. Всё-всё.

Она приехала в Гвендарлин через день после огненного шторма, получив гостевую печать, и жила тут третью неделю — преимущественно в моей палате. На этот раз меня, как и всех пациентов, лечили в целительском блоке. Не отправишь же восвояси полуобугленное тело. Я плохо представляла результат «шутки» первогодок. Видела лишь ожоги на руках и ногах. Зеркало мне предусмотрительно не давали, что свидетельствовало, насколько плохи дела. Леди Виэра заверяла, что после лечения я буду, как новенькая. Но верилось с трудом. Вся обожженная. Без волос. Покрытая бинтами. В общем, я и сама не испытывала желания знакомиться с новым отражением.

Поначалу осознание случившегося не давало дышать и вызывало поочередно то глубокое горе, то безудержную ярость. Последняя не обошлась без последствий. Шторы в палате дымились трижды. Еще и ваза разлетелась вдребезги, а цветы, присланные Шемом, скорчились и почернели, словно попали в невидимый костер. Иногда я лежала, вцепившись зубами в край подушки, с трудом сдерживая слезы ярости или обиды, а некоторые дни проводила, уставившись в одну точку, утопая в жалости к себе. Ну, правда! Что плохого я сделала, чтобы заслужить ТАКОЕ?!

Если б не присутствие мамы, не знаю, как бы я всё это пережила. Она, как никто, умела привести меня в чувство, напоминая, что плохие вещи иногда случаются без причины, а еще, что в темных магах тоже есть свет. Подобные заверения, если честно, на меня не действовали. Свет? Во мне? Да идите вы лесом! На четвереньках! Но срабатывал иной фактор. Рядом с Ренет я стыдилась злости и прятала ее так глубоко, как могла.