Дщерь Хаоса (СИ)

Покачивалась и голова эльфки. Медленно, неторопливо. Глаза Эредина были закрыты, а на губах легкая улыбка удовольствия.

Чувство, одолевшее Цириллу, заиграло разными красками, будто яд, пролившийся в глотку, разделился на десятки компонентов: злость, отвращение, ненависть, обида… и еще много чего, заканчивая жалостью к самой себе. Можно было бы перечислять до бесконечности, или же определить все это как ревность.

Но ведь ревнуют любимые, ревнуют обманутые и брошенные! Разве Эредина и Цири можно отнести к первым или ко вторым?! Это же сущий вздор! Девушке даже претила мысль разбираться в этом абсурдном чувстве. Всего лишь хотелось схватить эльфку за волосы и оттащить, словно поганую шавку, от короля.

Но ведьмачка не могла даже пошевелиться, завороженная картиной перед ней. То, что делала эта шлюха, было чем-то далеким, не применимым к Цирилле, граничащее с одной стороны с извращением, а с другой стороны — с чем-то волнующим, возбуждающим…

Сам Эредин явно наслаждался ласками своей партнерши. Это хорошо было видно всякий раз, когда очередная дрожь бежала по его телу, а мышцы торса вздрагивали от острых сладких судорог. Правая рука, украшенная крупными перстнями, то зарывалась в светлые волосы эльфки, то выныривала из пышной копны, чтобы ласково убрать мешающий локон за острое ушко.

Подданная ускорила темп движений, и король блаженно откинул голову назад, позволяя свету упасть на его острый волевой подбородок, на обычно идеальную линию бровей, сейчас надломленную болезненным удовольствием. Бледные тонкие губы были приоткрыты, храня беззвучный вздох наслаждения.

Кровь, сначала горячая и вязкая, ударила кипящим потоком в голову Цирилле, обожгла глотку и легкие, а затем скопилась тяжелой горечью в животе. Словно живое пламя касалось изнутри, подбираясь снизу все выше и выше, имея свое начало в ее лоне.

И тогда Эредин, наконец-то, открыл черные глаза и посмотрел именно туда, где в своем сне стояла, наблюдая, Цири. Стоило их взглядам пересечься, как ведьмачку полностью поглотил огонь. Белые языки пламени взмыли вверх, гибкими щупальцами обернулись вокруг колон, сжигали шелковые полотна и гобелены, змеями обвивали красное платье эльфки, окружали горящим кольцом высокий трон. Но пара не отвлекалась от своего дела, Ольховая барышня лишь теснее прижалась к ногам повелителя, пока шелк ее платья медленно превращался в пепел.

— Ты есть смерть, — губы были неподвижны, но голос знаком до боли, — ты и есть Хаос.

Цири стала медленно отступать, безрезультатно пытаясь выйти из кольца огня. Но несмотря на то, что кожа плавилась, а боль выжигала нервы, ничего не получалось. За стеной огня скрылся и король, и пассия на полу, оставив ведьмачку одну в огненной могиле.

Пламя жгло каменные стены, превращая их в жалкий черный мусор, вырывалось прочь, вырывалось к небу, далеко за пределы эльфского дворца, стелилось по улицам, забирая в свои объятия чужие дома, испуганных людей и скот. Яростно грохоча, испепеляло торговую площадь вместе с толпой кричащих горожан, оставляя по себе обугленные тела — черные, скорченные на земле. Коварные огненные когти подбирались к маленькой плачущей девочке, ищущей укрытия возле обожженного трупа матери. В руках она по привычке держала кусочек хлеба…

Ведьмачка пронизывающе закричала, визг разлетелся над крошечным островом, разодрав ночь на клочья. С трудом придя в себя, она со свистом вдыхала чистый ночной воздух, чтобы очистить легкие от липкой гари.

Живот ныл в знакомых болезненных спазмах.

Все еще тяжело дыша, она с опаской посмотрела в сторону большого острова. Его северная часть была охвачена огнем.

========== Часть 3. Мышь ==========

На востоке небо из чернильно-синего выцвело до грязно-серого, когда островитяне закончили работу по устранению пожаров. Пламя удалось загасить. Только черные струйки дыма, стремящиеся ввысь, красноречиво рассказывали о бедствии, которое здесь случилось. Не менее красноречивыми были и лица солдат, разбирающих завалы — густо вымазанные сажей и кровью.

Под широким навесом уцелевшей кузницы организовали помощь пострадавшим. Тех, кому повезло намного меньше, просто клали в ряд под открытым небом, недалеко от доски объявлений. Тела лежали прикрытые грубой тканью, дети, женщины, мужчины… У некоторых виднелись обгоревшие конечности, черные облысевшие черепа.

Однако, жертв было немного — благодаря ночному караулу всех быстро подняли на ноги. Но были и те, кто не услышал тревожного звона колоколов и продолжил спать в удушливых замкнутых клетках. Их находили неподвижными в своих постелях. Все меньше островитян приходили в кузницу, и все больше — к доске. На ней писали имена тех погибших, чьи тела удалось опознать.