Друзья встречаются

Ни аресты в Архангельске, ни пулеметы на улицах Глазго не помогли делу. С каждым днем становилось всё очевидней, что интервенция обречена на провал, что силы Красной Армии растут и борьба её против интервентов становится всё активней и решительней, что в лагере русской контрреволюции нет достаточно прочных сил, на которые интервенты могли бы надежно опереться, что солдаты иностранных армий в России революционизируются всё больше и больше, что одними штыками советскую власть не свалить и, следовательно, нужно менять тактику. Уже в январе тысяча девятьсот девятнадцатого года представитель Соединенных Штатов на мирной конференции в Париже начал бить отбой, заявив, выражаясь весьма дипломатически, что дальнейшее пребывание в Архангельске иностранных войск «представляется нецелесообразным». Кстати, слово «нецелесообразным» имело и тот смысл, что силы интервентов, отнюдь ещё не отказавшихся от борьбы с Советами, целесообразней использовать иначе и на более ответственных пунктах фронта борьбы с большевиками, чем второстепенный северный его участок.

Всё это немедленно отразилось на архангельском бытии. В апреле девятнадцатого года исчез с архангельского горизонта итальянский посол маркиз Торрета, ретировался французский посол Нуланс - непременный участник почти всех антисоветских заговоров в России. Ушли французские войска. В погожее майское утро снялись с места американские части. Перед уходом они промаршировали сомкнутым строем к кладбищу, на котором были похоронены павшие на русском Севере американские солдаты. Кладбище было обнесено каменной оградой, каждая могила имела надгробную плиту и в головах каменное возвышение. Мертвецы были выстроены в столь же строгом воинском порядке, как и стоящие над ними живые солдаты. И именно в эти минуты живые ясней чем когда-либо поняли, как глупо и бессмысленно умирать американскому солдату в России. Они смотрели на надгробные надписи… «Пал в бою…» Это звучало издевательски. В каком бою? В бою с Россией, которая никогда не помышляла о войне с Америкой. Так зачем же было затевать этот бой, не нужный обоим народам?

Заправилы интервенции пригнали своих солдат на кладбище с тайной мыслью соединить круговой порукой мертвых и живых, сделать живых злей и мстительней. Они хотели, чтобы живые привезли в Америку злобу, которая оправдала бы заправил интервенции и которую можно было бы посеять для будущих всходов. Но вышло не так, как они хотели. Церемония получилась мрачной, и если вызвала злобу, то не ту, на которую рассчитывали её устроители. Церемонию постарались сократить. Горнист проиграл прощальный сигнал. Живые повернули к мертвым спины и навсегда отплыли от опасных берегов.

Теперь последней соломинкой, за которую могли ещё уцепиться белогвардейцы, были англичане, остававшиеся на русском Севере позже других интервентов. И генерал Миллер, сменивший северное белогвардейское правительство, засыпает Париж и Лондон умоляющими телеграммами.

Сперва генерал пытается уговорить союзников остаться хоть до октября, потом нижайше ходатайствует об оставлении хотя бы волонтеров, хотя бы одной-двух тысяч солдат, хотя бы одного батальона. Не успев в этом, он уже вымаливает хотя бы не одновременного, а постепенного увода английских частей.

Ему отказывают даже в этом. От него отмахивались как от назойливой мухи. Англичанам было не до Миллера. Год назад они пришли, чтобы тушить возникший в опасном соседстве пожар, боясь, как бы пламя не перекинулось на их собственные крыши; теперь эта же причина заставляет их поторопиться с уходом. И было время, так как искры большевизма тлели на палубах отбывающих в Британию кораблей.

Двадцать седьмого сентября тысяча девятьсот девятнадцатого года архангельский рейд опустел, а спустя неделю - и мурманский. На русском Севере не осталось ни одного из сорока двух тысяч иноземных солдат, привезенных интервентами.

Генерал Миллер вернулся с пристани в самом дурном расположении духа и заперся в своем кабинете. Он был один, хуже того - он был с глазу на глаз с большевиками, и не в его характере было обольщаться иллюзиями. Он готов был сняться с места и уйти вслед за англичанами. Но у него были связаны руки.