Друзья мои, приятели

— Вот что, — строго проговорила Лёлишна, — лежи и не рассуждай ни о каком цирке.

— Есть, — грустно отозвался дедушка, — есть лежать. И не рассуждать. Ни о каком цирке. А всё же я бы на твоём бы месте бы обязательно бы пошёл бы! В конце концов ты просто ставишь меня в неловкое положение. Ведь ты не идёшь из-за меня?

— Я не иду не из-за тебя, а из-за твоего плохого здоровья.

— Но я виноват в том, что не слушался тебя!

— Ты виноват в том, что до сих пор не слушаешься меня.

Дедушка лежал с таким оскорблённым видом, словно по вине Лёлишны не смог сегодня пойти в цирк. А она пошла на кухню варить ему манную кашу. И тихонько напевала:

Не везёт, не везёт,
Это так ужасно.
А вот если бы везло,
Было бы прекрасно…

Думаю, что вы с этим согласитесь.

Объявляем следующий номер — самый короткий в нашей программе Погасите свет! Полная темнота! Начали!

Петьку посадили в чулан.

Если бы там можно было хотя бы повернуться, мальчишка бы изловчился и попрыгал от радости.

Но повернуться было нельзя, и он радовался неподвижно.

Ведь ему, можно сказать, не попало. Чего-то там ему наговорили, накормили и закрыли в чулан.

Вот и всё!

Кто другой на его месте и расстроился бы, а Петька — нет. Ни капельки!

Посидит-посидит, поспит-поспит — выпустят, а он в цирк убежит. Не поймаете!

Но радовался Петька недолго. Вернее, даже и не успел порадоваться.

Вдруг — ни с того ни с сего — радостное настроение улетучилось без остатка.

В сердце забрался стрАХ!

«ПОЧЕМУ НЕ ПОПАЛО? — пронеслось в голове. — Почему даже не ругали толком? Почему даже по одному месту не наподдавали?»

И Петька понял: не попало, но ПОПАДЁТ, да ещё как!

Дайте полный свет! Продолжаем!

Виктор мыл посуду.

Такой у них дома был порядок: посуду все мыли. По очереди. Кроме кота Паровоза. Он был освобождён ввиду его несознательности.

Не скоро привык Виктор к такому обычаю, но привык. А когда привык, то это дело для него особого труда не представляло. Конечно, мальчишки (да и девчонки!) сначала дразнили, а потом тоже привыкли и перестали дразнить.

Зато и выгода от такого обычая была немалая. После того как ты сам, один, в порядке живой очереди, без напоминаний вымыл посуду, ты уже вроде бы как взрослый человек. И никто уже не скажет тебе вслед:

«Только не бегай, не дерись, носик вытирай платочком, переходя улицу, оглянись по сторонам, не обижай девочек…»

Нет, ты спокойно говоришь:

— Я пошёл.

И уходишь.

А если и спросят тебя, когда вернёшься, то ведь и папу об этом спрашивают.

Но Владик (то есть бывший Головёшка) смотрел на Виктора как на чудо морское; не выдержал и спросил:

— За что это тебя они?

— Чего, чего? — не понял Виктор. — Кто — они? Что — за что?

— Так ведь позор! Посуду-то мыть!

— А, вот ты о чём. А у вас кто посуду моет?

— У нас тётя Нюра. Соседка.

— Ей что, делать больше нечего?

— Как — нечего? — возмутился Владик. — У них семья большая. Просто она мать жалеет.

— А ты?

— Чего — я?

— А ты маму жалеешь?

— Чего-то ты меня путаешь, — подозрительным тоном проговорил Владик. — Мать — это одно. Посуда — это другое. С чего это я, мужчина, посуду мыть буду? Засмеют.

— Дармоед ты, — спокойно сказал Виктор. — И всё у тебя в голове перепуталось. Как говорится, мозги с картошкой. Или чернила с маслом.

— Обзываешься опять?

— Ты сам обязан о своей маме заботиться, а не тётя Нюра. Ты — единственный мужчина в семье…

— А ведь точно! — изумился Владик. — Единственный мужчина, — с гордостью повторил он. — Я матери скажу, вот обрадуется, вот…

— Мама у тебя в беду попала, а ты на чужую тётю надеешься.

— Не надеюсь я на неё! — крикнул Владик. — Наоборот совсем. Уж лучше бы она к нам и не ходила. Она… она святая.

— Святых не бывает, — сказал Виктор,

— Конечно, не бывает, А она говорит, что она святая. Потому что о нас заботится. Говорит, что подвиг совершает.

— Эх ты! — воскликнул Виктор. — Зачем же ты свой подвиг другому отдаёшь? Сам его делай.

— Подожди, — попросил Владик, — подумать надо.

Он включил, сами понимаете, свою мозговую систему на полную мощность. Такой нагрузки она ещё никогда не испытывала.

Виктор мыл посуду и не мешал ему думать.

И пока он думает, я расскажу вам, что же с ним происходило.

Вы, конечно, знаете, что почти все люди — 9999 из 10 000 — прекрасно понимают, что такое хорошо и что такое плохо.

Но кое-кто (не будем считать, сколько) забывает, что такое хорошо и что такое плохо. Или делают вид, что забыли. Ну, к примеру, вряд ли найдётся человек, который считает, что мыть руки вредно. А ходить может с грязными руками.

А вот Владик и был тот самый 1 из 10 000, который не всегда даже знал, что такое хорошо и что такое плохо. Ему ещё надо было всё объяснять да объяснять.

— Я, брат, не как некоторые, — гордо сказал он после молчания, — которые раз-два и сообразили. Мне суток трое надо.