Друзья и соседи

Следующим в списке шёл внеплановый билетный агент Казак Ю. С. Этот немолодой уже человек с печальными глазами серны именовался лаконично и всеобъемлюще: «артист».

Мамайский иронически покачал головой:

— Артист. Подумаешь, тоже Росси! — сказал он, имея в виду Моисси.

Названный артистом, Казак Ю. С. был весьма далёк от творческой деятельности. Он являлся скромным гонцом за железнодорожными билетами, а также владельцем огорода, возделыванием какового он и занимался, когда во двор влетела запыхавшаяся Поля Куликова.

— Товарищ Казак, — сказала Поля, — возьмите себя в руки. Из Москвы приехала комиссия по поводу штатов. Комиссия просмотрела штаты. С административным персоналом всё благополучно. Всего шесть фамилий. Но что касается артистов, то председатель комиссии сказал, что его очень интересуют артисты…

— Ну и что? — спросил Казак.

— Они хотят посмотреть и послушать наших артистов. А вы же знаете, что среди наших артистов…

— Короче, — сказал Казак с нарастающей тревогой.

— Завтра комиссия будет слушать вас как артиста.

Казак опустился на грядку с редиской.

— Возьмите себя в руки, — сказала Поля. — Мамайский надеется, что вы его не подведёте. Срочно готовьте репертуар.

С этими словами Поля Куликова исчезла.

«Артист» Казак поднялся с грядки. Он понял, что нужно действовать. И действовать немедленно.

… Большую часть номеров в городской гостинице занимали артисты. Через полчаса в коридоре гостиницы появился бледный Казак. Он остановился у номера семь, где жили супруги Зайцевы, создатели эффектного номера «Человек-арифмометр». Жена Зайцева писала по указанию зрителей восьмизначные числа на школьной доске, установленной на эстраде, а сам Зайцев во фраке и в чалме по счёту «три» оборачивался, мельком прочитывал страшную комбинацию цифр и через несколько мгновений сообщал зрительному залу результаты умножения, деления и любого другого арифметического действия.

Казак в нерешительности стоял у дверей зайцевского номера. Из номера слышались голоса супругов.

— Подсчитай, Коля, — говорила жена, — косметика четыре пятьдесят, бельё — девятнадцать, туфли — двадцать девять…

— Пятьдесят рублей, — отвечал Зайцев, ошибаясь на два с полтиной.

В домашних расчётах Зайцев любил округлять цифры. Так он отдыхал от выступлений.

Казак вошёл в номер к Зайцевым. Через пять минут супруги были в курсе дела.

— Могут быть крупные неприятности, — сказал «человек-арифмометр», — и вам, и Мамайскому. Это ясно, как дважды два-четыре, — добавил он не без кокетства.

— Слушайте, Николай Иванович, — взмолился Казак, объясните мне вашу технику. Я надену фрак. Товарищи из комиссии будут мне называть свои сумасшедшие цифры. Я их как будто помножу и назову любое число. Кто будет проверять?

— Вы ребёнок, — сказал Зайцев. — Они ж для того и приехали, чтобы проверять. Надо придумать что-нибудь другое.

— Что можно придумать?

— Подождите. Вы ведь Казак. Покажите вольтижировку, джигитовку…

— Вы напрасно шутите, — скорбно сказал Казак, — при чём здесь джигитовка? Я казак не по профессии. Я по фамилии Казак.

— Просто не знаю, что вам и посоветовать. Пойдите в десятый номер. Там живёт Матильда Прохорова с её группой дрессированных мышей.

— Это не выход.

— Почему?

— Во-первых, я боюсь мышей, а во-вторых, там уже сидит буфетчица Зина. Она тоже записана у нас как артистка.

— Тогда дело плохо. Может быть, вы зайдёте к «два-Шарашкин-два». Они ходят по проволоке. До завтрашнего дня много времени.

— Я по земле еле хожу, а вы меня бросаете на проволоку. Если у вас такое весёлое настроение, я лучше уйду.

И Казак ушёл. Вернувшись домой, он задумался и наконец принял решение…

Фестиваль штатных артистических дарований начался в середине дня. На летней сцене стоял рояль. В первом ряду сидели члены комиссии и Мамайский, с лицом, выражающим примерно следующее: «Что делать, товарищи? Я же знал, что это когда-нибудь плохо кончится».

Председатель комиссии посмотрел на Мамайского и громко сказал:

— Начнём, пожалуй?

— Да! — ответил Мамайский.

Это походило на кадр из немого фильма: рот Мамайского открылся, но звука никто не услышал.

Первым на сцене явился конферансье, лысый человек с мягкими движениями конокрада. Рассказав аудитории анекдот, накануне вычитанный в потрёпанном комплекте журнала «Будильник», конферансье, провожаемый страшным взглядом Мамайского, скрылся, и на сцену выбежала балетная пара.

Аккомпаниаторша, не глядя в ноты и не сводя глаз с членов комиссии, заиграла «Пиччикато» Делиба, а солисты балета — старший экономист Заикин и машинистка Клава Распопоза — с суетливостью транзитных пассажиров исполнили танец.

Впрочем, танцем это было назвать трудно. Это была чрезвычайно причудливая комбинация, напоминающая одновременно французскую борьбу, сеанс гигиенического массажа и утреннюю зарядку.

После того как энергичный экономист не без изящества уронил примадонну, председатель комиссии сказал:

— Достаточно. Кто следующий?

Следующим выступил именуемый мастером художественного слова инкассатор Клюев; бодро высвистывая букву «с», он исполнил популярное стихотворение «Жди меня».