Слышу — в зале смех. Мне интересно, как на моё поведение товарищ Блинцов реагирует. Смеётся или неудовольствие проявляет, но, к сожалению, я этого не вижу.
Артист говорит:
— Сеня! Ты меня слышишь?
Я говорю:
— Слышу, Маруся.
Ты с работы пришёл, Сеня, или с прогулки?
Тут я сразу соображаю, что насчёт прогулки он мне свою волю навязывает. А мне это совершенно ни к чему. Мне ж интересно открыться управляющему с самой наилучшей стороны. И тогда я в ответ артисту проявляю свою силу воли.
— Безусловно, — говорю, — я как следует потрудился, сделал, что положено, и пришёл домой, к семье.
А артист нажимает, гнёт свою линию:
— А может, ты там отдыхал?
Я говорю:
— На работе, Маруся, отдыхают одни только лодыри. Лично для меня работа — это всё!.. Я люблю свою работу. Почему? Прежде всего потому, что у нас в учреждении исключительно хороший руководитель товарищ Блинцов Яков Ермолаевич.
Слышу, в зале шумок. Потом узнаю голос управляющего:
— Ну, хватит, хватит!
Артист говорит:
— Прошу тишины. Сеня, ты не хочешь спеть?
«Ага, — думаю, — опять ты меня на отдых склоняешь.
Ладно, пойду тебе навстречу, заодно проявлю свои культурные возможности. А то, если откажусь, у тебя твой номер сорвётся, поскольку не удалось тебе навязать мне свою волю, чтобы я в присутствии руководства проявил себя как любитель погулять».
Я говорю:
— Хочу спеть… — И пою:
В зале, конечно, оживление, а Шельменский быстренько мне глаза развязал и говорит:
— У вас большая сила воли. Я хотел отвлечь ваши мысли от служебных дел, но у меня это получилось только в самом конце опыта. Спасибо.
А я думаю: «Это вам спасибо». Вернулся я на место. Пока шёл по проходу, ни на кого не смотрел, вдруг слышу:
— Ну, Семён Семёнович, силён ты!
Но это сказал не управляющий. Это Мигунов из отдела сбыта реплику бросил.
Концерт был в пятницу, да? А в воскресенье утром газета вышла, а в газете рецензия. Вернее сказать, не рецензия, а фельетон.
Всего пересказывать не стану, одно только место приведу: «Доколе наш город будет подвергаться набегам «диких» бригад и ансамблей откровенных халтурщиков».
А дальше говорится про артистов, и в особенности про Эдуарда Шельменского. Оказывается, он деятель пробы ставить негде. Ловчила и жулик, каких поискать.
Вся эта гоп-компания, безусловно, скрылась и скорей всего уже держит путь в новом направлении.
А я остался со своей сильной волей.
И теперь вы мне скажите: с каким лицом я в понедельник на работу выйду?
Я вас спрашиваю. А?…
Преступление
Очень мне нравится читать про то, как благодаря силе своего ума сотрудники уголовного розыска, следователи, а иногда и любители вроде меня разгадывают самые запутанные преступления.
Сейчас я изложу одно дело, которое я сам на днях распутал.
Я возвращался домой из хорошей трудовой семьи, где находился в гостях по случаю новоселья. Ровно в два часа тридцать минут на углу улицы Тургенева и Малой Протяжной ко мне подошёл гражданин, который был явно не в себе. Гражданин заявил, что только что буквально дочиста ограблен магазин Ювелирторга, где лично он работает ночным сторожем. Поскольку от заявителя исходил запах спиртного, я не придал значения его словам, но он взял меня за руку и потащил за собой.
Гражданин, его фамилия оказалась Бусин, сообщил мне, что он от переутомления заснул на посту, а когда проснулся, обнаружил, что объект, который он охранял, полностью ограблен.
Не желая пока включить в это дело милицию, а по правде говоря, имея давнюю мечту проявить на практике силу своего ума, я совместно с гражданином Бусиным вошёл в торговое помещение, где глазам моим представилась следующая картина.
Все шкафы и витрины были распахнуты настежь, в некоторых оказались выбитыми стёкла.
Сбоку возле окна висела доска с фотографиями лучших работников магазина.
Я внимательно осмотрел доску и снял с неё фотокарточку мужчины с усами. Почему я это сделал? А потому, что лицо мужчины с усами сразу же показалось мне подозрительным.
Продолжая осмотр места преступления, я нашёл на полу скомканную бумажку, исписанную шариковой ручкой.
По предъявлении бумажки Бусину последний опознал почерк директора магазина Поплавкова — как раз того самого гражданина с усами, чья фотокарточка была уже у меня в руках.
Я прочитал записку: «И. Ф. Мы же, когда сидели, точно обо всём договорились. Я больше ждать не могу. Мы горим. Пора делать дело».
Я опять перечитал найденную мной записку, и меня заинтересовала одна фраза: «Мы же, когда сидели, точно обо всём договорились». Тут я весь свой ум направил на то, чтобы понять, что Поплавков имел в виду, когда написал «сидели». Одно дело — сидели в кафе или в ресторане, и совсем другое, если они сидели там, где иногда сидят в соответствии с Уголовным кодексом.
Первая у меня была задача такая — выяснить, кто этот человек, которому он писал записку, и вторая задача — узнать, где они примерно могли сидеть.