Притаился Пашка под шкафом, а Серёжа нарочно бумажку поближе подтаскивает – хватай, Паша, вот же она, коварная, хитрая мышь. Ты, Паша, отважный охотник на бумажки. Цапай её! Он, дурачок, выглянул одним глазом, вытянул лапу, напружинился – схватил! А бумажка, эта живая ловкая бумажка, которая на самом деле, конечно, мышь – уж Пашке-то это известно! – скакнула в сторону и смеётся над глупым котёнком Пашей. И Звёздочка смотрит снисходительно и мягко. Что взять с ребёнка? Вырастет, всему научится, гениальным будет. А пока, конечно, не так уж ловок, не так уж проворен. Вот и разъезжаются его слабые лапы. Смеётся Серёжа. Весёлый мальчик, Звёздочка рада, что пришла тогда именно к нему под дверь. Заботливый, добрый хозяин Серёжа. И Звёздочка погладила Серёжин тапок своим боком.
И тут дверь открылась, и мама пришла.
Она остановилась в дверях и смотрела на Серёжу очень долго, потом на Звёздочку, которая сразу отошла в сторону. На Пашу, который наконец схватил бумажку и делал вид, что сейчас её растерзает, потому что она мышь. Мама молчала, Серёжа вглядывался в её лицо, но ничего на нём не мог прочесть. Лицо было замкнутым. Она повесила пальто на вешалку. Золотой костюм делал маму совсем чужой, но главное, конечно, не костюм, а мамино лицо. И глаза смотрели на Серёжу холодно.
Когда Серёжа вырастет, совсем вырастет, и у него будут дети, он никогда не будет смотреть на них такими глазами. И никогда, что бы они ни сделали, у него не будет такого лица. Никогда и ни за что.
Серёжа выпустил из рук нитку и стоял перед мамой. Она отвернулась от него, выключила газ под пустым раскалённым чайником, сунула в холодильник тарелку с сыром. Всё это молча. Потом мама прошла в комнату, села на диван. Звёздочка отошла в дальний угол за шкаф, Паша, смекнув, что игры больше не будет, поплёлся за ней. Он был огорчён.
Мама смотрела в угол. Потом она сказала:
– Кошек чтобы завтра не было. Всё.
Серёжа даже не понял, о чём она говорит.
Как это – чтобы кошек не было, когда они есть? Кошка и котёнок, мама и сын, Звёздочка и Паша. Как же может быть, чтобы их не было? Они бегают, спят, едят, смотрят. Как же может их не быть?
Мама ушла в кухню, открыла кран, наливала воду в чайник.
Вдруг крикнула:
– Кошки на уме? А мать позорься на собраниях? Никаких кошек! Моду завёл! Ещё и простыни за кошками стирай!
– Мама! – тоже громко кричит Серёжа. – Мама, ты что? Послушай! Плафон можно заменить! Двойку можно исправить! При чём здесь кошки? Послушай же!
Она не слушала. И не видела, что он плачет.
«Даром преподаватели время со мною тратили…» – пела пластинка. Серёжа сам не замечал, что плачет.
Мама сказала:
– У меня не кошачья ферма.
В этот вечер Серёжа понял: самое страшное – когда кричишь, а тебя не слышат.
Защищайтесь, сударь!
Таня идёт из школы, размахивает портфелем и ловит ртом летящие навстречу снежинки. До чего весело, когда идёт снег. Маленькие такие красивые звёздочки садятся на рукав, на варежку, на воротник. А если на некоторое время высунуть язык, то на язык.
– Стой, ты куда?
Максим загородил ей дорогу.
Таня остановилась. Бывают же на свете такие прекрасные минуты. Максим загородил ей дорогу. Звенят снежинки. Красивая мама везёт в красивой красной коляске красивого толстого ребёнка. Всё вокруг нарядное, и как будто музыка играет там, за домами.
Максим смотрит серьёзно, глаза у него зеленоватые. Вязаная шапка надвинута на лоб, куртка распахнута. Максим всегда спешит, поэтому ему всегда жарко.
– Ты куда? – снова спрашивает он.
– Домой.
– Домой. Домой каждый дурак может пойти.
Она хочет спросить: «А ты куда?» А вдруг он позовёт её с собой? Может же так быть?
Но она не успевает ничего спросить. Максим толкает её в сугроб, наталкивает снегу за шиворот и не торопясь уходит.
Таня выплёвывает изо рта снег и сияет. Пальто никак не отряхнуть, и варежки насквозь мокрые. Как прекрасна жизнь!
– Максим, как тебе не стыдно? – говорит Оля Савёлова, которая тоже идёт из школы. – Мальчик, а бьёшь девочек.
Они стоят в стороне – Оля, Оксана, Лариса. Таня смотрит на них. Ну, кто предложит теперь Тане сбегать за пирожками? Или портфель поднести? Или ещё что-нибудь такое? Кто? А никто. Шепчутся девочки – что он в ней нашёл? Ноги косолапые, глаза кривые, рот… Ну разве это рот? Таня уходит от них. Пусть говорят что хотят. Нормальные у неё ноги, нисколько не косолапые. И глаза нисколько не кривые – глаза как глаза. И рот самый обычный – не слишком большой, не слишком маленький – как раз такой, как надо. Таня как-то не смотрелась раньше в зеркало. Никчёмное занятие – рассматривать себя, так ей казалось. А теперь иногда остановится перед зеркалом и смотрит. Хочется ей увидеть себя глазами Максима. Что он видит, когда смотрит на неё? Теперь она знает. Он видит худую девочку. Руки у неё тонкие. Глаза большие, серые. Рот весёлый – уголки губ немного приподняты, как будто девочка вот-вот улыбнётся.
Оля говорит ей вслед:
– Мальчишница!
Оксана смеётся:
– За мальчишками бегает! Как не стыдно?
Лариса тоже смеётся.
Пускай смеются. Ни за кем она не бегает. Зачем ей бегать?