Дружба

А я так и осталась сидеть с чашкой недопитого и уже остывшего отвара мятлицы в руках, потрясенно осмысливая все только что услышанное. На меня накатила апатия, а еще недавно плескавшаяся в крови обида, сменилась горьким сочувствием. Я знала, какого это терять близких, родных и самых любимых людей. Хоть мне и было совсем мало лет, когда не стало папы, я отлично помню всю ту боль и пустоту, которая навечно поселилась в моей душе. Со временем удалось ее спрятать, прикрыть, будто плотным одеялом, сотканным из повседневных забот и переживаний. Но как бы глубоко я ни спрятала и во сколько бы слоев ни завернула эту тоску по утраченному, она всегда оставалась во мне. Нам тоже тогда сказали: несчастный случай, без расследования, никто не виноват, так бывает, просто не повезло. И мы с мамой остались наедине с этим горем, терзающим душу вопросами. Почему? За что? Как же так? Почему судьба так несправедлива? За что она лишила нас любимого человека? Как так вышло, что именно мой папа стал случайной жертвой, в разыгранной партии между жизнью и смертью? Маме тогда было очень плохо. Я помню ее слезы, что она прятала от меня, и тихие всхлипывания по ночам, когда она думала, что я уже давно сплю. Ей пришлось стать сильной, ведь на руках у нее осталась маленькая я. Она справилась, пережила, тоже спрятала свою печаль. Только она сама знает, чего ей тогда это стоило. Папа очень хотел бы видеть нас счастливыми, — говорила мне мама. Даже если сейчас все плохо, впереди обязательно найдется что-то хорошее.

Какой сегодня странный день. Кажется, с утра прошла целая вечность. Рассказ Лейтона оказался настолько неожиданным. Я и предположить не могла, что в стенах этого милого дома, ставшего мне почти родным, произошло такое горе. И что все эти добрые, умные, веселые люди, которые в нем живут, в прошлом тоже столкнулись с непоправимой трагедией, унесшей жизни целой семьи. Конечно же, я больше не сердилась на лорда Гарнета. Человека, потерявшего частичку своей души, обезумевшего от горя и боли, но нашедшего в себе силы продолжать жить дальше. Ему было еще тяжелее, если вообще можно сравнивать подобные вещи, горе — оно у всех свое. Но лишиться сразу и сына, и внуков, пережить своих потомков. Что может быть страшнее и противоестественнее для обычного человека? Родители не должны хоронить своих детей.

Я могла его понять. Эта слабость, оставшаяся с ним, в память о тех черных днях — он просто человек. Он и так сделал очень многое, чтобы остаться самим собой. Мне просто не следовало лезть за закрытые двери, совать нос в его личный ад, его боль и его израненную сторону души. На его месте я бы и сама еще не так разозлилась. Мне было стыдно и грустно. Как глупо все вышло. Не преднамеренно, сама не желая того, я стала свидетелем глубоко личных переживаний этого достойного уважения человека. Да еще и вся эта история всколыхнула мои собственные, давно и тщательно схороненные в самом дальнем углу сердца, переживания.

В глазах защипало. Я подняла руку, оказывается, по щекам катятся тихие слезы, а я даже сразу и не заметила. На мои колени опустилась теплая, чешуйчатая, ставшая такой родной, голова. Я и забыла, что Шанти все это время находился рядом. Он присутствовал в библиотеке на протяжении всего повествования Лейтона, ничем не выдавая себя. И сейчас он просто молча ждал, не вмешиваясь в то, что происходило у меня в душе. Я машинально запустила руки в его гребешки, осторожно перебирая их пальчиками, обводя каждый контур, казавшейся такой нежной и уязвимой, перепонки. Едва уловимо касалась подушечками пальцев чешуек вокруг носа и глаз, словно пересчитывая каждую.

— Я с тобой. Я рядом. Пойдем? — просто произнес он тихим, успокаивающим голосом.

И я была ему благодарна. Он так хорошо меня понимает, иногда кажется, что слишком хорошо. Он мог быть вредным, заносчивым, надменным, строптивым и очень упрямым. Но когда нужно, всегда тонко чувствовал, что испытываю в душе именно я, и никогда не переступал черту. Он стал таким близким и необходимым для меня, как островок безопасности, как последнее прибежище, как якорь. И за это можно простить ему все его высокомерные повадки. Рядом с ним я ничего не боялась, чувствовала себя защищенной от всех невзгод. Глупо, наверное, но это не подконтрольно разуму, ощущение возникало на уровне инстинктов.

— Конечно. Пойдем, сейчас я только…

Одна слезинка упала ему на нос и скатилась прямо в открытую пасть. Дракон удивленно моргнул и замер, будто прислушиваясь к своим ощущениям. Затем он слизнул с моей щеки еще одну, готовившуюся упасть, слезинку. Я обняла его за шею и прошептала: — Спасибо за то, что ты есть.

ГЛАВА 12