Друиды Русского Севера

Достигло дневное до полночи светило,
Но в глубине лица горящего не скрыло,
Как пламенна гора казалось меж валов
И простирало блеск багровой из-за льдов.
Среди пречудныя при ясном солнце ночи
Верьхи златых зыбей пловцам сверкают в очи.
От севера стада морских приходят чуд,
И воду вихрями крутят, и кверху бьют,
Предшествуя царю пространныя пучины,
Что двинулся к Петру, ошибкою повинный,
Из глубины своей, где царствует на дне.
В недосягаемой от смертных стороне,
Между высокими камнистыми горами,
Что мы по зрению обыкли звать мелями,
Покрытый золотым песком простерся дол;
На том сего царя палаты и престол.
Столпы округ его огромные кристаллы,
По коим обвились прекрасные кораллы:
Главы их сложены из раковин витых,
Превосходящих цвет дуги меж туч густых,
Что кажет укротясь нам громовая буря;
Помост из аспида и чистого лазуря.
Палаты из одной иссечены горы;
Верьхи под чешуей великих рыб бугры;
Уборы внутренни покров черепокожных
Бесчисленных зверей, во глубине возможных.
Там трон жемчугами усыпанный янтарь;
На нем сидит волнам седым подобен царь.
В заливы, в океан десницу простирает,
Сапфирным скипетром водам повелевает.
Одежда царская порфира и виссон,
Что сильные моря несут ему пред трон.
Ни мразы, ни борей туда не досягают,
Лишь солнечны лучи сквозь влагу проницают…^{138}

Если «Авеста» и индуистские первоисточники восходят (по выводам ученых — сторонников северной концепции происхождения культур Евразии и Северной Америки) непосредственно к гиперборейской, изначальной традиции, то что можно сказать о происхождении «полярной» поморской мифологии? Время записи поморских преданий — относительно недавнее, и критик легко может найти правдоподобные варианты заимствований. Но, может быть, чарующие поморские легенды о Гусиной Белой Земле, где играют вечные сполохи, где немолчные гусли восславляют павших героев, — это плод непосредственного мистического соприкосновения с самой Гипербореей, с ее духовным, нерушимым обликом?

…Белой ночью у Белого моря, в негаснущем жемчужном свете неба, у подножия древних гор — быть может, когда-то бывших частью священной авестийской Хары, — нетрудно поверить в реальность надземной обители, которую, по «Авесте», создали над этими горами Бессмертные Святые. Обитель солнечного Митры, — «полноправная Солнцу»; здесь «нет ни тьмы, ни ночи, ни холода, ни зноя, болезней смертоносных». Возможно, эту же обитель знали древние индийцы в образе небесного града Амаравати («Обитель Бессмертных»): он находится над горой Меру — священным центром Земли. Земное отражение небесного града давно сокрылось в волнах Ледовитого океана (не потому ли они так часто имеют лазурный, небесный оттенок?). Надземное же строение — не от бренного мира; оно по-прежнему служит источником откровений, а может быть, и «хрономиражей» (ставших в последние годы объектом исследования), — когда путник вдруг прозревает в зыбких контурах тумана то, что давно было или чему еще предстоит прийти в мир.

Наверное, русские землепроходцы шли на Север, в «земли незнаемые», не только для того, чтобы проложить новые торговые пути. В их подчас смертельно опасных, подвижнических скитаниях почти всегда присутствовало то неуловимое «нечто», которое на Западе, а вслед за ним и в России стали называть словом «квест» (quest, «поиски»), но которое в культуре русского подвижничества давно имеет собственное имя — «взыскание». Подобно тому как рыцари Круглого Стола взыскали Чашу Грааля, так русские пилигримы шли по свету, «взыскуя Града» — земного отражения Града Небесного. И это взыскание чаще всего приводило путника к «странам полунощным», к Северу.

В связи с этими легендами вспоминается неуловимый, многозначный, а это один из признаков глубокой сакральности, образ Беловодья, который обнаруживает явственную связь с Русским Севером.