Тем не менее необходимо сказать несколько слов об основополагающем принципе, согласно которому средневековые валлийские барды были непосредственными продолжателями друидической иерархии, ибо такие воззрения отнюдь не являются экстравагантыми или смехотворными. Древние друиды были тесно связаны с бардами; многие их сказания несомненно передавались посредством поэзии, они часто называются рядом с бардами, и даже возможно, что когда их жреческая власть исчезла, они в какой-то мере влились в класс бардов. Более того, как отмечал Мэтью Арнольд, [36]сам факт существования изощренной поэтической системы в самом начале литературной истории средневекового Уэльса говорит о продолжении ясной и непрерывной традиции более древнего поэтического периода, и неизбежно на ум приходит друидическая система, описанная Цезарем. Однако подобные размышления не дают оснований полагать, что зависимый кельтский бард типа, известного нам в средние века, обязательно происходил от бардов, входивших в сословие друидов. Ибо, кем бы ни были или кем бы ни стали друиды, профессиональный бардизм – это нечто опознаваемое и отчетливое. Похоже, даже в самом отдаленном прошлом кельты использовали поэтов в чисто светском качестве, никоим образом не связанном с друидическими функциями (см. с. 182); таким образом, очевидно, что сохранение призвания профессионального барда является лишь знаком древнего кельтского обычая, а не доказательством связи с друидизмом.
Максимум, что можно утверждать, не впадая в противоречие со здравым смыслом, – что
Вопрос о бардизме и друидизме был тщательнейшим образом рассмотрен крупными учеными, [37]и я не собираюсь углубляться в него далее. Однако я не могу не заметить, что, к сожалению, неодруидизм своей экстравагантностью сделал изучение кельтской традиции в Уэльсе трудной и неблагодарной задачей для человека, всерьез занимающегося поисками остатков истинной друидической традиции. По моему убеждению, бардовские традиции и обычаи представляют собой одну из важнейших областей исследования, в которых можно с полным правом надеяться выявить связь с подлинным друидизмом. Но безудержный энтузиазм дилетантов, считающих эту связь уже доказанной, и вытекающее отсюда предубеждение ученых против исследования этой тематики представляют существенные препятствия на пути методического и чисто научного изучения материала.
В этой главе я постарался проверить несколько методов, с помощью которых ранее пытались установить связи друидов с различными эпохами в истории Англии, и все они оказались в равной степени безуспешными. Необходимо добавить, что у меня нет особых причин для нежелания доказать, что подобная связь не может существовать вообще. Тем не менее на исследователя не может не производить впечатления всплеск общественного интереса к этой тематике, порожденный романтизмом, который, на мой взгляд, несет прямую ответственность за появление многих нынешних друидических культов; а это, в свою очередь, не может не вызывать подозрений относительно любых попыток воссоздания прерванной традиции, исходящим от сторонников этих течений.
Подводя итог, можно сказать, что свидетельства друидической литературы достаточно ясны. Они показывают, что в Англии память о друидах изгладило саксонское завоевание, не оставив, насколько позволяют судить наши данные, ни следа от них в народной традиции; были забыты и прежние культовые места, и остатки их сказаний. Они показывают, что знание о прежнем существовании жречества медленно и с трудом достигалось в XVI в. в результате возвращения к изучению античных историков. Также они показывают, что столь популярная ныне теория, согласно которой друиды создали мегалитические памятники, была выдвинута в конце XVII в. и успешно популяризована в ходе последующего столетия деятелями романтизма.