Друидка (СИ)

— Вчера ночью в моих владениях неожиданно открылся переход из владений огня. Такого быть не могло, ведь мои владения не граничат с владениями Огана, но это всё же случилось. Когда я пришёл на место перехода, то увидел тебя и… Авиву. Вы оба были на грани смерти, но ты, — владыка презрительно посмотрел на Атона, — оказался крепче и сильнее её. Твоё тело пострадало, но не так сильно, как её. Моя ворожба смогла излечить тебя, но… я не мог ничего сделать с ней. Она… обгорела… Очень сильно, почти всё тело и внутренности. Это были не простые ожоги, а ожоги ворожбы Огана. Когда она ненадолго пришла в чувство, я спросил у неё, как вы оказались во владениях огня, куда я запретил вам идти. И она сказала мне, что так было нужно, что вы шли во владения страха, но не дошли, — огромный лис с нескрываемой злобой и презрением обжёг человека взглядом. — Ты знал, что вам не выжить там, так зачем же ты пошёл туда сам и повёл её?

— Я не хотел брать её с собой, — честно ответил Стрэйб, с трудом сдерживая слезы. — Я просил её оставить меня, уйти обратно в лес, но она отказалась. Она сказала, что пойдёт со мной.

— Что тебе там понадобилось? — с нажимом спросил владыка.

— Корона света, — всхлипнув, ответил гвардеец. — Ваш брат, владыка Броук, сказал, что она осталась только во владениях страха. Я не мог вернуться… я должен был спасти принцессу Адель… я…

— Ты глупец, раз рассчитывал на удачный исход, — только и сказал Адэхи, а после, поднявшись на ноги, добавил. — Твоя гордыня и эгоизм погубили тебя. Ты не только не смог спасти человека, ради которого искал цветок, но и загубил ещё две жизни. Авивы и мою, — затем от повернулся спиной, перед уходом сказав. — Надеюсь, ты доволен таким исходом, — а после скрылся среди деревьев.

После разговора с владыкой Атон, убитый горем, словно в тумане, добрался до деревни Кеунс. Когда он шёл по улице, среди домов и удивлённых жителей, он чувствовал лишь неутолимую печаль и жжение в груди, которое напоминало ему о содеянном. Когда он вошёл в трактир, в конюшне которого его дожидался Пепел, хозяин с трудом узнал в нём прежнего постояльца. Оборванные клочки одежды, что висели на исхудавшем теле, множество ожогов, которые не до конца сошли, а вместо коротких черных волос — лысый череп. Вещей, с которыми Атон уходил из этого трактира, с ним тоже не было: меч, который ему даровала владычица Вэра, щит от владыки Бурангула, кинжал владыки Элбана, верный арбалет, и другие мелочи, что были в его мешке — всё сгорело в туннеле перехода, не оставив от себя даже следов.

Когда Юст с трудом признал в обожжённом оборванце гостя из столицы, то впал в невыразимый ужас. Приказав официантке сбегать за лекарем, сам он помог гостю добраться до одной из пустующих комнат, где Атон и проспал два дня. Всё то время, пока он спал, ему снились кошмары, отчего он каждый раз вскакивал в поту и чувствовал, как разбитое горем сердце с новой силой начинает давить ему на грудь. В те короткие часы, когда капитан бодрствовал, он пил. Трактирщик пытался выспросить, что с ним такое случилось, но Атон лишь мрачно смотрел куда-то в пустоту и машинально подносил к губам кружку с выпивкой. В конце второго дня, когда некогда статный гвардеец и довольно привлекательный мужчина стал походить на обычную пьянь, которой полным-полно во всех городах и деревнях, он забрал своего коня из конюшни и, не сказав ничего, просто поехал обратно.

Куда он ехал, зачем и почему, Атон не знал. Он просто сидел на спине у своего скакуна, который, словно точно знал, куда нужно хозяину, нёс его обратно в столицу. За всю дорогу Стрэйб ни разу не прикоснулся к еде, которую ему дал добродушный хозяин. Лишь фляга с самогоном, которая тоже была подарена заботливым Юстом, быстро пустела. Всё то время, пока Пепел нёс своего убитого горем хозяина обратно в Тревинор, гвардеец пребывал где-то внутри воспоминаний, копаясь в своих мыслях, терзая свои разум и душу. Все три дня, что капитан был в пути, он думал об Авиве, о том, как убил её. Он рычал в бессильной злобе, когда перед глазами возникал её образ, он царапал голый череп, когда в воспоминаниях слышал её голос, он плакал, как младенец, когда вспоминал её смех и улыбку.

Когда показались внешние стены столицы, Атон не испытал никаких чувств. Он был пустым, бездушным сосудом — мрачной тенью себя прежнего. Раньше бы Стрэйб въехал в столицу с высоко поднятой головой и широкой улыбкой, но то было раньше, в те давние времена, когда он был ещё жив, а изнутри его не разъедала печаль. Сейчас же, проезжая по улицам родного города, капитан королевской гвардии смотрел в землю и никак не реагировал на оклики людей, которые попадали под копыта его коня. Атон ничего уже не хотел в этой жизни, всё ему стало безразлично, а мир сделался серым. Он просто ехал туда, куда шёл его конь, и неважно — в замок или в канаву.

Первый раз, когда Атон среагировал хоть на что-то, а точнее — кого-то, был тот момент, когда к нему подъехал один из патрульных, что смотрели за порядком в городе, и жёстко его встряхнул, приводя в чувство.