Друид

Когда один из римлян проявил при этом совершенно излишнюю напористость, пытаясь взять лошадь под уздцы, посол Ариовиста, сидевший верхом, тут же ударил солдата ногой в лицо. Как раз в этот момент из палатки вышел Цезарь. Проконсул решил выбрать в качестве переводчиков меня, Ванду и Прокилла и сообщил, что он собирается провести несколько встреч с Ариовистом и его послами. И возможно, не только в лагере римлян, но и в лагере самих германцев. Похоже, Цезарь не хотел рисковать своими легатами, а жизнь молодых трибунов значила для него еще больше, поскольку смерть любого из них могла повлечь за собой множество проблем, ведь влиятельные отцы трибунов находились в Риме, а Цезарь торчал в этой глуши со своими легионами. Он прекрасно помнил, что один из трибунов уже погиб, и не хотел усложнять свое и без того трудное положение.

— Ты Цезарь?

— Да, — ответила Ванда, — он Цезарь.

Моя рабыня ответила на вопрос воина, хотя ей никто не давал на это разрешения. Все германские всадники с удивлением посмотрели на нее. По-видимому, послы были крайне удивлены тем фактом, что женщина, одетая в одежду галлов, может без акцента говорить на германском.

— Слушай, что тебе велел передать Ариовист. Поскольку ты не остался глух к его пожеланиям и подвел свои войска ближе, наш вождь полагает, что теперь он вполне может встретиться с тобой, не подвергая при этом опасности свою жизнь. Переговоры с Ариовистом состоятся через пять дней.

Цезарь молча кивнул послу и ответил на латыни, что он согласен встретиться с вождем германцев через пять дней. Проконсул даже не взглянул на Ванду. Поскольку Прокилл понял, что Цезарь чувствует себя неловко — ведь для него переводила женщина! — он кивнул мне, давая знак начать переводить разговор проконсула и германцев вместо Ванды.

Послы передали проконсулу одно из требований Ариовиста, в соответствии с которым среди римлян, сопровождающих Цезаря к месту встречи с германским вождем, не должно быть ни одного пешего воина, все должны ехать верхом. Если же проконсул не согласен выполнить это условие, то он может вообще не приходить на встречу.

— Я принимаю это условие, — ответил Цезарь.

Через некоторое время после того, как германские послы покинули лагерь, проконсул собрал военный совет, на котором присутствовали только легаты и сенатские трибуны. Цезарь явно был встревожен. Он хотел обсудить со всеми собравшимися волновавший его вопрос: какие цели преследовал Ариовист, выдвигая подобное требование? Неужели германцы собирались устроить Цезарю западню? Безусловно, Ариовисту известно, что в кавалерии Цезаря служило очень мало римлян. Неужели вождь германцев хотел вынудить проконсула положиться на эдуйскую конницу?

Цезарь представил все таким образом, словно хотел выслушать мнение старших офицеров. На самом деле он преследовал совсем другие цели. Выслушав аргументы всех собравшихся, проконсул надеялся понять, кто из легатов и трибунов желал его смерти. Он хотел узнать, кто на его стороне, а кто на стороне его врагов.

Некоторые трибуны лицемерно расхваливали смелость эдуев, утверждая, что на них можно положиться в сложной ситуации, и пытались заверить Цезаря, будто кельтская конница его не подведет. Наконец, слово взял легат Брут. Он посоветовал проконсулу забрать у эдуев всех лошадей и отдать их солдатам десятого легиона.

— Если ты уже назвал десятый легион своей личной охраной, которой ты целиком и полностью доверяешь, почему бы тебе не отдать приказ легионерам прославленного десятого легиона стать твоей кавалерией? — пошутил Лабиэн. — Предложение легата Брута мне кажется вполне разумным.

Один из трибунов заметил, что такие действия могут оскорбить эдуев. Тем не менее он не решился настаивать на своей точке зрения, поскольку прекрасно понимал, как истолкуют его слова сторонники проконсула — как желание навредить Цезарю и подвергнуть его смертельной опасности.

Через пять дней, незадолго до полудня, Цезарь покинул лагерь римлян. Его сопровождали избранные легаты, офицеры и переводчики. Солдатам десятого легиона пришлось выступить в непривычной для себя роли — они стали всадниками. Около часа мы скакали по широкой равнине, пока наконец не оказались у высокого холма, который напоминал огромный горб, выросший посреди абсолютно ровной местности. Эта возвышенность находилась на одинаковом расстоянии от обоих лагерей. Цезарь приказал своим легионерам расположиться на расстоянии около двухсот песов[57]