Друид

— О боги, о великий Таранис, Езус и Тевтат! Когда было создано мое тело, творец вылепил его из наиценнейших среди всех плодов! Из роз и полевых цветов, из цвета деревьев и кустов, из цвета крапивы! Я был заколдован мудростью богов и их детей.

Исполненный благоговейного страха, я открыл бурдюк с зельем и начал пить большими глотками. У меня перехватило дыхание. Не знаю, какую именно ошибку я совершил — то ли прочитал не тот священный стих, то ли неправильно приготовил зелье для совершения ритуала; как бы там ни было, я тут же почувствовал себя так, словно в меня вселились боги, вырвали из груди сердце и забросили его далеко от моего бренного тела. А потом и моя душа отправилась следом за ним — она полетела высоко над полями, которые все быстрее и быстрее проносились подо мной, становясь с каждым мгновением все ярче. Мне казалось, будто я слышу голос дядюшки Кельтилла. Он смеялся так громко, что дикие животные выбегали из лесов, а стаи птиц в панике разлетались в разные стороны.

Я хотел задать богам несколько вопросов. Они должны были открыть мне судьбу моего народа, рассказать о его будущем. Но вместо этого я видел холмы, которые превращались в твердые груди, деревья, напоминавшие возбужденные пенисы, а небольшой лесок, к которому я подлетал, казался мне вагиной моей возлюбленной. Она медленно открывалась, словно почки, распускающиеся весной на деревьях. Я слишком поздно понял, что земля подо мной разверзлась и поглотила меня. Ущелье, по которому я летел, оказалось невероятно узким. Падая в него, я цеплялся одновременно за обе гранитные стены, и они сдирали с меня кожу, словно повар, решивший почистить лук.

Когда я наконец опять пришел в себя, я ничком лежал на земле, а моя голова покоилась в луже блевотины. Едва очнувшись, я почему-то сразу же подумал о луке и словно наяву увидел перед собой искаженное яростью лицо Кретоса. Я чувствовал себя настолько отвратительно, что мне не хотелось жить. Вновь закрыв глаза, я начал молить богов послать мне смерть: она и только она могла избавить меня от невыносимых страданий. Еще никогда мне не было так плохо. Меня постоянно рвало. Все, что было в моем желудке, уже давным-давно оказалось на траве рядом со мной. Я рвал желчью, но боги не хотели прекращать мои мучения, видимо, им было этого мало. О Эпона, что же я сделал неправильно?

— Я не знаю, друид, — ответил незнакомый мужской голос. Я открыл глаза и увидел расплывшиеся очертания лиц, которые парили надо мной, словно облака. Неужели я покинул мир живых и присоединился к тем, кто давно умер? Почему же царство теней было так похоже на наш мир?

Кельтилл? — с недоверием спросил я.

— Что случилось с Кельтиллом? — спокойно спросил незнакомец.

— Кельтилл мертв, — пробормотал я.

На какое-то мгновение пелена спала с моих глаз, и я смог рассмотреть черты лица склонившегося надо мной мужчины Сначала я предположил, что он, скорее всего, не принадлежал ни к одному из кельтских племен, поскольку на его лице я не увидел усов. Вьющиеся густые волосы были коротко острижены Но, присмотревшись внимательнее, я заметил на его шее массивный обруч, свидетельствовавший о том, что передо мной кельт из очень знатного рода. Пряжка, скреплявшая у его шеи накидку, наверняка стоила целое состояние.

— Кто убил Кельтилла? Римляне? — спросил меня незнакомец. Я никак не мог понять, почему он интересуется судьбой моего покойного дядюшки.

— Нет, — с трудом проговорил я, — ведь ты сам прекрасно знаешь, что римляне Кельтилла не убивали. Мы, варвары, по глупости своей сами беспощадно уничтожаем друг друга.

Я изо всех сил пытался прогнать белесую пелену и старался больше не закрывать глаза, чтобы видеть лицо своего собеседника. Но мне казалось, будто мои веки налиты расплавленным свинцом, — мне удавалось открыть их всего лишь на несколько коротких мгновений, после чего я вновь погружался в темноту. Мои виски пронзала жуткая боль, в голове бушевала неистовая буря. Создавалось такое впечатление, будто боги решили разорвать меня изнутри на мелкие кусочки.

Я предположил, что незнакомец с вьющимися волосами может быть знатным кельтом, который служит в армии римлян. По его гордой осанке и властному взгляду можно было догадаться — все окружавшие нас всадники подчинялись ему. Ему наверняка не исполнилось еще и двадцати пяти лет, но он уже пользовался авторитетом вождя. Спутники с почтением смотрели на молодого кельта, без его разрешения никто не решался сказать ни слова. Такое уважение он мог заслужить только на поле боя. Незнакомец, должно быть, наклонился надо мной, потому что его лицо вдруг оказалось прямо у меня перед глазами.

— Скажи мне, друид, мой отец Кельтилл погиб из-за того, что он хотел стать царем арвернов? Или его смерти желал мой дядя Гобаннитион? Отвечай же, почему мой отец погиб.