Друид

Ванда не обратила внимания на мой суровый тон. Она вновь улыбнулась и, лукаво глядя мне в глаза, вытянула шею, чтобы я мог повязать платок. Губы Ванды оказались так близко, что я почувствовал удивительный запах ее дыхания. Вдруг, сам того не желая, я сказал:

— Тебе известно, что ты пахнешь гораздо лучше, чем самые дорогие благовония арабского купца?

Мне казалось, что это говорю не я, а кто-то другой. Я тянул время и не торопился повязать платок Ванде на шею.

— А твои глаза, Корисиос, кажутся мне красивее, чем любые драгоценные камни, чем все изумруды и рубины, которые я видела вчера. Мне нужен только ты…

Ванда закрыла глаза и обвила мою шею руками, и наши губы слились. Я нежно обнял ее и привлек к себе. Ее язык, извивавшийся словно змея, тут же оказался у меня во рту. Этого долгого поцелуя оказалось вполне достаточно, чтобы я совершенно потерял голову. Не дав мне опомниться, Ванда расстегнула мои штаны, приспустила их и тут же уселась на меня сверху, словно наездница, оседлавшая жеребца.

Ее волосы рассыпались по плечам, она запрокинула голову и, скрестив руки на затылке, начала ритмично двигаться вверх и вниз. Я проникал в нее все глубже и глубже, мы стали одним целым. Жар внизу живота казался нестерпимым. Распаляясь, я буквально пронзал Ванду, а ее движения становились чаще и резче. Я изо всех сил прижал ее к себе и начал ласкать губами отвердевшие соски, а руками поглаживать ягодицы. Когда Ванда вонзила мне в спину ногти, а ее дыхание участилось, у меня уже не было сил сдерживаться. Я взвыл, словно волк, глядящий на полную луну, и, запрокинув голову, выкрикнул в ночь ее имя: «Ванда!»

Лишь незадолго до рассвета мы, обессиленные после столь бурно проведенной ночи, упали на траву прямо посреди поляны и уснули. От усталости я не мог пошевелиться и чувствовал себя опустошенным. Но это была приятная, умиротворяющая пустота, та, которой наслаждаются любящие друг друга люди. Она заставляет нас забыть о днях и ночах, вытесняет все другие мысли и чувства. Эта пустота замедляет ход времени. Мы больше не считаем часы, прошлое и будущее постепенно растворяются, исчезают, сливаясь с настоящим. Кажется, будто весь мир затаил дыхание.

Когда на востоке поднялось солнце, мы все еще лежали на земле друг возле друга, а каждая пора наших тел источала запах пота и любви. Мои мышцы болели, а та часть тела, которую кельты так любят демонстрировать своим врагам, покраснела и немного распухла, словно я нагишом пробежался по крапиве. Лежавшая рядом Люсия взглянула на меня, затем приподняла голову и с тяжелым вздохом вновь опустила ее на вытянутые передней передние лапы. Наверное, она хотела мне сказать, что за одну, даже самую длинную и бурную ночь, невозможно наверстать то, что я пропустил за несколько последних лет.

Мы вымылись в ручье, впадавшем в Родан рядом с поляной, и осторожно осмотрели раны, которые нанесли друг другу в порыве безумной страсти. Ночью мы с Вандой забыли обо всем на свете и ничего не замечали, но сейчас нужно было смыть запекшуюся кровь и приложить к коже целебные травы.

— Скажи, Ванда, все германские женщины такие же горячие, как ты? — прошептал я.

— Возможно, ты не поверишь, но то же самое я хотела спросить у тебя о кельтских мужчинах, — ответила с улыбкой Ванда.

— Как тебе сказать… — Я притворился, будто ее фраза заставила меня задуматься. Мы уселись друг возле друга на огромный камень, возвышавшийся над водой прямо посередине ручья. — Дядюшка Кельтилл рассказывал мне, что женщины отличаются одна от другой. Среди них есть такие, занимаясь любовью с которыми можно уснуть от скуки. Но немало женщин превращаются в настоящий вулкан, едва ощутив на своих губах поцелуй. Я думаю, будет вполне справедливо, если то же самое я скажу и о мужчинах.

Люсия ждала нас на берегу. Она виляла хвостом и звонким лаем пыталась привлечь к себе внимание. Я ударил ладонью по воде и попытался обрызгать ее, но моя любимица резко отскочила назад и в сторону, отряхнулась и вновь подбежала ближе, продолжая лаять. Усевшись на камень позади Ванды, я снял с нее платок и подобрал со дна ручья небольшой голыш, который стремительный поток превратил в почти идеальный шар. Я замотал его в шелковую ткань, завязал края тугим узлом, так чтобы он не выпал, размахнулся посильнее и швырнул обмотанный дорогим платком камень в ручей.

— Ведь ты заплатил за него один серебряный денарий, не так ли? — пробормотала Ванда, с укором взглянув на меня. Я обнял ее, пододвинулся ближе и начал нежно целовать ее шею.

— Боги подарили мне твою любовь. С моей стороны было бы не очень вежливо, если бы я сделал вид, будто ничего особенного не произошло, и не отблагодарил бы их.

— Всю эту ночь в твоих объятиях была я, а не ваши кельтские боги, мой господин.

Я легонько укусил Ванду за мочку левого уха и прошептал:

— Дядюшка Кельтилл сейчас рядом с нами. Да, он живет в царстве теней, куда уходят души умерших после смерти, но ведь их мир и наш являются на самом деле одним целым. Я знаю, что мой дядюшка сидит сейчас на берегу и наблюдает за нами. Люсия только что тихонько взвизгнула.