Друид

— Да, собственной персоной. Я вижу, ты удивлен?

— Еще бы! Я работал в канцелярии Цезаря во время Галльской кампании и был одним из тех писарей, которым выпала честь писать первые шесть книг о Галльской войне. Конечно же, через мои руки проходила вся корреспонденция из Рима.

Похоже, Милон был польщен.

— Значит, обо мне говорили даже в далекой Галлии?

— Конечно! Насколько мне известно, в январе ты убил на Виа Аппиа Клодия — человека, которого все называли верным псом Цезаря.

Милон кивнул.

— Если бы я убил самого Цезаря, то Помпей устроил бы в мою честь празднования, которые длились бы по крайней мере пятьсот дней. Но я думаю, что, лишив жизни Клодия, я и так заслужил благодарность многих жителей Рима.

— Я хочу стать возницей и выступать на арене в Риме! — вмешался в наш разговор Базилус.

Судья даже не взглянул на него. Кретос поморщился и, посмотрев на меня, спросил:

— Он в самом деле твой раб?

— Нет! — воскликнул я и бросил недовольный взгляд на Базилуса. — Я был бы тебе очень признателен, если бы ты наконец понял это, Базилус! Через час я стану рабом! Ты слышишь меня? Может быть, ты хочешь быть рабом раба?

Мой друг промолчал. Я обратился к Милону, надеясь, что он хоть как-то сможет мне помочь:

— Кретос не хочет продавать мне рабыню, которая раньше принадлежала мне. Он утверждает, что готов отпустить ее только в том случае, если я сам стану его рабом.

Я решил использовать свой последний шанс. Вдруг Милон все же сможет уговорить Кретоса продать мне Ванду?

— Что такого особенного в этой германской рабыне? — поинтересовался гость Кретоса. — Может быть, она великолепно шьет или может приготовить еду, от которой не отказались бы сами боги?

— Я люблю ее! — не выдержал я. — И Кретосу об этом известно!

От злости толстое лицо купца покраснело.

— Друид, ты сидишь за моим столом не для того, чтобы настраивать против меня гостей, согласившихся прийти в мой дом! Милон явился сюда, чтобы стать свидетелем, а не защищать тебя!

— Друид? — удивился Милон. — Может быть, ты умеешь предсказывать будущее?

— Да, — спокойно заявил я, стараясь говорить таким тоном, чтобы мой голос показался всем присутствующим зловещим. — Я часто предсказывал Цезарю, что ждет его в Галлии, а также не раз предвидел события, которые впоследствии на самом деле произошли в Риме.

В столовой воцарилась тишина. Кретос и его гости молчали. Лицо Милона тоже стало серьезным. Он повернулся к купцу и задал ему вопрос:

— Может быть, ты продашь мне эту германскую рабыню?

— Ты же по уши в долгах! — съязвил Кретос.

— С чего ты взял?! — возмутился Милон. — Может быть, ты не знаешь, какие долги были у Цезаря? Не забывай, Кретос, что я — зять самого диктатора Суллы! Я могу брать в долг, сколько мне заблагорассудится! Впрочем, так же, как и любой гражданин, который оплачивает игры, подобные тем, которые устроил я! Запомни, Кретос, у меня нет долгов. А если бы и были — это никого не касается. Кроме того, каждый должен считать честью возможность дать мне деньги в долг! Стоит мне только отправить к Помпею гонца, и через несколько недель в ваш порт прибудут корабли, груженные золотом.

Похоже, Милон не на шутку рассердился, услышав замечание Кретоса относительно его долгов. Купец два раза хлопнул в ладоши. Полуобнаженные нубийские рабыни вошли в столовую и начали танцевать под звуки флейты вокруг лож, на которых мы расположились. Вокруг бедер у них были повязаны широкие пояса из шкуры леопарда, к которым были прикреплены отполированные до блеска небольшие железные пластины, позвякивавшие при каждом движении. Грудь рабынь прикрывали только сшитые из белого шелка туники без рукавов и с глубоким вырезом. Они были настолько короткими, что даже не закрывали живот. На запястья рабыни надели браслеты, которые тоже тихо позвякивали. Но мне это представление не доставило никакого удовольствия. Я мог думать только о том, что ожидало меня в ближайшем будущем. Каждый раз, когда я замечал тень раба, проходившего через соседний зал, меня охватывала дрожь. Больше всего в те мгновения я хотел увидеть Ванду. Но я прекрасно понимал, что с моей стороны было бы довольно глупо надеяться на это. Наверняка Кретос сделал все возможное, чтобы я не увидел ее до тех пор, пока не подпишу договор с ним.

Рабыни приносили одно кушанье за другим, но я не мог смотреть ни на еду, ни на великолепное вино, ни на танцовщиц, которые соблазнительно вращали бедрами всего лишь в нескольких шагах от меня. Судья взял в руку страусовое перо, пощекотал им небо и глотку, а затем вырвал все, чем уже успел набить свой желудок, в чашу, которую перед ним держал один из рабов Кретоса. После этого аллоброг прополоскал рот вином, выплюнул его и продолжил пожирать изысканные блюда.

Наконец Кретос решил, что пора перейти к делу.